Иисус и иудаизм - [19]

Иисус действительно утверждал, что он будет Мессией (р. 95); это было истолковано так, будто он считает себя претендентом на трон, и поэтому он был распят (р. 102). Таким образом, в позиции Дибелиуса больше согласованности между целями Иисуса, его учением и причиной его смерти, чем в работах Буссета, Бультмана и Борнкама: центральным моментом является самосознание Иисуса, которое привело его к противостоянию и с законом, и с храмовой иерархией, и которое стало причиной его смерти из-за того, что было понято как притязание на трон.

Перед тем как перейти к рассмотрению последних по времени общих трактовок Иисуса, мы уделим некоторое внимание эссе Кеземана и Фукса. Не давая всесторонней трактовки, эти авторы тем не менее внесли значительный вклад в недавнюю дискуссию. Хронологически главные эссе Кеземана и Фукса о Иисусе появились после Дибелиуса и до Борнкама; но Борнкам, хотя и отличаясь в некоторых отношениях от Бультмана, более верен взглядам последнего, нежели Кеземан или Фукс. Далее мы увидим, что Кеземан и Фукс отвечают именно Бультману, не затрагивая работу Дибелиуса и других 33.

Кеземан, открывая новую эру в дискуссии о Иисусе, начинает свое краткое изложение 34 утверждением, что Иисус претендовал на «авторитет, который конкурирует и бросает вызов авторитету Моисея». Он продолжает: «Но всякий, кто претендует на авторитет, конкурирующий и бросающий вызов авторитету Моисея, ipso facto ставит себя выше Моисея». Основой для такого утверждения является принимаемая без вопросов аутентичность первой, второй и четвертой антитез Нагорной проповеди, Кеземан немедленно делает вывод: «Ибо еврей, который делает то, что он здесь делает, отсекает себя от иудейской общины — или же он приносит мессианскую Тору и, следовательно, является Мессией» (р. 37). Здесь Кеземан делает предположение, которое со временем получит широкое распространение: что Иисус намеренно ставит себя выше Моисея и что в этом неявно заключено мессианское притязание. Кеземан продолжает эту мысль, приводя отношение Иисуса к субботе и к ритуальной чистоте в качестве примеров того, как Тора «разбивается вдребезги» (р. 38). Особенно важно нарушение законов ритуальной чистоты, запрещающих общение с грешниками; ибо этим нарушением Иисус стер «различие (фундаментальное для всего древнего мышления) между temenos 12*, сферой священного, и секулярным» (р. 39). Иисус, таким образом, был первым современным человеком. По мнению Кеземана, отношение Иисуса к закону повлекло его смерть, потрясло основания иудаизма и, если взглянуть глубже, «разрушило фундамент древнего мировоззрения с его антитезой священного и профанного и его демонологией» (р. 41). Здесь можно было бы заметить, что речения Мк. 7:15, аутентичность которого отчасти вызывает сомнения, маловато, чтобы обосновать столь серьезное утверждение.

Стандартное противопоставление Иисуса и современных ему учителей присутствует у Кеземана так же, как у Буссета и Бультмана: Иисус требует «разумной любви» в противоположность «требованию слепого повиновений со стороны раввината» (p. 42) 35.

Целью Иисуса было провозгласить, что день царства уже начался, «и Бог приблизился к человеку в милости и требовательности» (р. 45). Иисус, очевидно, не имел никакого другого конкретного плана; и. как мы видели, он умер из-за противостояния авторитету Моисея, хотя Кеземан я своем беглом очерке не говорит об исторических обстоятельствах его смерти.

Фукс 36 согласен с Кеземаном, что правовые вызовы Торе (нарушение субботы и т.п.) восходят к той ситуации, в которой находился Иисус, но он не считает это главным для целей Иисуса или главной причиной противостояния (р. 25 f.). Для Фукса главное — это собственное решение Иисуса принять страдание. Должен признаться, что аргументация мне не совсем ясна, но, видимо, страдание необходимо, если должна быть новая жизнь (воскресение). Фукс находит, что решение принять страдание доказывается двумя действиями Иисуса (утверждая, что именно поведение Иисуса является контекстом для его учения, а не наоборот, р. 21): он притягивал к себе грешников 37 и создал общину в центре упорствующего мира. Однако это не значит, что страдание есть случайный результат общения с грешниками и создания общины: страдание было, скорее, целью 38.

Бог не теряет никого. Следовательно, воскресение приходит на место смерти. Без воскресения страдание веры было бы тщетным (ср. также 1 Кор. 15). С другой стороны, воскресение не имело бы реальной цели, если бы ему не предшествовало страдание: ибо воскресение есть и милосердие, и верность (ср. также Мф. 6:1—8). Поэтому, когда Иисус направляет грешника за гранью смерти к Богу милосердия, он знает, что грешник должен страдать. Точно так же, поскольку Иисус сам берет на себя позицию божественного милосердия, он берет на себя и позицию страдания. Его угрозы и призывание бедствий, а также жесткость его требований проистекают из его воли к страданию. Ибо во всем этом Иисус был противоположностью своим противникам, даже если он был полностью осведомлен о насильственной смерти Крестителя (р. 26).