Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [97]
– А это откуда известно?! – с недоверием перебивает внук.
– Книги нужно читать. Марк Твен, посетивший Палестину в 1866 году, писал… подожди секунду, сейчас зачитаю… Вот, нашёл: «В долине Израэль невозможно встретить даже захудалую деревушку на протяжении тридцати миль в любом направлении. Имеются только два-три бедуинских кочевья, но ни одного постоянного поселения. Можно проехать десятки миль, так и не увидев живого человека». О том же спустя пятнадцать лет свидетельствовал Артур Пенри Стэнли – знаменитый картограф Великобритании: «Едва ли будет преувеличением сказать, что в Иудее на протяжении многих миль нет никакой жизни, никакого человеческого присутствия».[202] В 1848 году побывал не скрывавший своего антисемитизма русский классик Николай Васильевич Гоголь. На просьбу Жуковского «дать живописную сторону Иерусалима» Гоголь пишет: «Что может сказать поэту-живописцу нынешний вид всей Иудеи с её однообразными горами, похожими на бесконечные серые волны взбугрившегося моря? Всё это, верно, было живописно, когда вся Иудея была садом и каждый еврей сидел под тенью посаженного им дерева… Только под контролем евреев Святая земля течёт молоком и мёдом».
Арик слушал, и я продолжал:
– Когда евреи начали скупать у турок, тогдашних правителей Палестины, участки земли и сионистское движение стало вкладывать деньги в Эрец-Исраэль – появилась возможность найти работу. Вот тогда-то арабы и устремились сюда со всего Ближнего Востока и даже из Африки.
– Может быть… наверное… – проговорил в раздумье Арик и положил трубку.
Настоящее у меня перемежается с прошлым – с событиями двухтысячелетней давности. Сколько раз ловил себя на ощущении, будто когда-то жил в Иерусалиме, слушал пение одетых в белое людей на ступенях Храма, а на площадях – слова мудрецов – толкователей Торы. Сейчас Храмовая гора затоптана толпами мусульман. Должно быть, и в самом деле моя душа вернулась на то же место в новом воплощении. Если бы спросили: «Чем твоя жизнь в Израиле отличается от жизни в России?», я бы ответил: «В России я не был причастен к её истории. Здесь же вживаюсь во всё, что случилось со страной». Я жил во времена законоучителя Гиллеля, был свидетелем его бедности, когда он из заработанных за день денег половину отдавал за вход в бейт-мидраш – дом учения. Радовался я и его заслуженной славе, когда он стал главой Синедриона, обеспечивающего светское, а не только священническое судопроизводство. К нему бы пошёл Давид с вопросом, как ему себя вести с двумя жёнами.
– Время шло, – рассказывал Давид, – случалось, Лея срывалась на крик или замыкалась в себе, ходила как во сне. К пятидесяти годам стала заговариваться – то ли то была изначальная, врождённая предрасположенность к сдвигу сознания, то ли сказались переживания по поводу моей измены. Даже когда дочка вышла замуж и родила внука, Лея осталась ко всему безучастной.
Что посоветовал бы Гиллель моему соседу? Конечно, тогда было многожёнство, но мудрость его на все времена.
Может быть, развестись с женой и взять к себе сына-аутиста? Ставлю себя на место жены Давида: по мне, так даже такую определённость отношений было бы легче пережить, чем годами тягаться с соперницей.
Софико спустя пятнадцать лет после встречи с Давидом в лесу у источника с целебной водой умерла. Умерла внезапно, во сне. Говорят, так умирают праведники. Давид похоронил единственную любовь своей жизни рядом с её родителями, сам копал могилу. Рассказывал, что у него было такое чувство, будто себе могилу копает. И я чувствовал его боль, старался утешить рассказами о том, что душа бессмертна и в следующем воплощении он снова встретит свою Софико.
Когда Советский Союз развалился и открыли границу, Давид приехал с семьёй в Израиль. Говорит, что в Грузии евреев всегда почитали, и тем не менее они мысленно не расставались с Землёй обетованной. Лея к моменту переезда совсем потеряла рассудок, сейчас не узнаёт мужа и всякий раз, когда он навещает её в психбольнице, спрашивает, кто он такой и как его зовут. Дочка с детьми живёт в Кирьят-Арбе рядом с Хевроном – наследным уделом царя Давида и его первой столицей. Там даже в самые тяжёлые времена арабских погромов не прекращалось еврейское присутствие. Сын живёт в небольшом кибуце недалеко от Мёртвого моря, работает программистом у частного предпринимателя. Будучи аутистом, он весь в себе, может быть, это помогает ему сосредоточиться в работе с компьютером. Говорят, аутисты – люди со старой душой, то есть их души уже несколько раз возвращались на землю и им неинтересно общаться с людьми, потому как ничего нового не ждут – знают, что от чего происходит в этом мире.
