Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [122]

Может быть, и моя жена относилась бы ко мне с уважением, если бы я стал ведущим проектировщиком космических летательных аппаратов, но в соответствующее конструкторское бюро не взяли, хоть и учился хорошо. Взяли сокурсника, притом что его дипломная работа меньше подходила по профилю, зато с анкетными данными всё у него было в порядке.

Феликс, мой сын, не интересовался историей евреев, знал лишь то, что с такой национальностью не на всякую работу возьмут. Сам он, подобно матери, в паспорте был записан русским. Я не возражал, зачем ему портить жизнь. Моя бывшая жена с русским отцом и матерью-еврейкой предлагала и мне взять её фамилию и поменять паспорт, где будет значиться национальность, с которой не возникнет проблем. Но это стало бы не только предательством родных, но и самого себя. Странно, что жена этого не понимала.

Всё в прошлом. Сейчас я давно свободен от ожидания взаимности когда-то любимой женщины и от честолюбивых надежд. В юности царь Соломон написал страстную песнь о любви. В зрелые годы – полную нравоучительных наставлений книгу Притч, а состарившись и постигнув причины и следствия происходящих событий, – книгу Екклезиаста. Вот и я на исходе дней своих только и делаю, что размышляю о причинах и следствиях всего происходящего в мире. Такую роскошь может себе позволить не обременённый заботами человек.

Хочу надеяться, что внук не останется безразличным к нашей истории. Рассказываю ему о том, что иудеи, будучи рассеянными по миру в течение веков, не забывали свою землю, жили и умирали по еврейским законам. Побывать в Иерусалиме была мечта поколений. Давид рассказывал, что в Грузии три раза в день произносили молитву: «Господи, подними знамя изгнанников наших, собери нас вместе со всех четырёх концов земли, воссоздай Иерусалим вскоре, в наши же дни, как создание вечное…» Тоска по Святой земле в стихах еврейских поэтов средневековой Испании. Рамбам был счастлив посетить Иерусалим, он же описывал запустение земли, нужду и скорбь еврейской общины.

– Ну что ты мне толкуешь о тех, кто жили тысячу лет назад! – в нетерпении заметил Арик.

– Ладно, послушай о тех, кто жил недавно, например о Льве Николаевиче Толстом, который читал Ветхий Завет, то есть Тору, в подлиннике – на иврите. Он говорил, что в основе еврейского учения – милосердие, дух истины, справедливости и любви.[230] Толстой сравнивал евреев с Прометеем, который принёс с неба вечное пламя – идею Единого Бога, и сделал её доступной всему миру.

Я для внука не авторитет, вот и ищу классиков, на которых мог бы сослаться. Говорю об Иване Бунине, у которого было чувство прошедших времён и эпох; он мог сказать о себе: «Пророки и пророчества во мне». Достало бы у Арика терпения меня слушать. В следующий раз прочту ему стихи Бунина о том, что Моисей принёс миру Закон праведности и любви, о том, что мудрость ветхозаветных пророков в памяти всех народов. Прочту отрывок из его рассказа «Иудея», где писал о том, что наша «…земля снова понемногу заселяется своими хозяевами, страстно мечтающими о возврате дней расцвета Иудеи. А пока в земле Давида, Соломона, Христа разрушение, пустыня, камни. В Хевроне дикое мусульманское гнездо; серый каменистый посёлок и старая несказанно грязная каменистая улочка. Пройдя её, поднимаешься на взгорье. Там одиноко стоит нечто вроде каменной крепости, где почиют Авраам и Сарра… Мальчишки швыряют камни в подходящих к нему поклонников немусульман, травят их собаками». Эти впечатления писателя о путешествии по Святой земле приходятся на 1907 год.

Не прошло со времени путешествия Бунина по Святой земле и семидесяти лет, как профессор Бенцион Тавгер покинул кафедру университета в Тель-Авиве и ушёл в Хеврон, где в одиночку откапывал старинную синагогу, на месте которой арабы сделали загон для овец и отхожее место. Он же восстанавливал общую могилу евреев, убитых арабами во время погромов, их разрушенные дома и древнее кладбище, где похоронены знаменитые праведники.

Я вовсе не уверен, что у внука достанет терпения слушать меня, но я всё время мысленно разговариваю с ним. Рассказываю, что в Израиле особая энергетика, отчего часто теряется представление о времени; воображаю себя то земледельцем, урожай которого зависит от наличия дождей, то скотоводом, перегоняющим отару овец в поисках пастбища, или первым поселенцем, или солдатом… Не всегда различишь врага. Я бы тоже на месте командира еврейского отряда, который шёл в Гуш-Эцион на помощь своим отбивавшимся от арабов бойцам, отпустил встретившегося пастуха-араба. Но тот привёл единоверцев, и они перебили весь наш отряд. Это плата за гуманизм. В подобной ситуации нетрудно представить психологическое состояние Баруха Гольдштейна, расстрелявшего арабов в Пещере патриархов, – то был нервный срыв. Накануне те убили его друга, и в предпогромной ситуации в мечетях распространялись массовые призывы к резне евреев, там же нашли спрятанное оружие.

Не могут арабы смириться с нашим присутствием здесь. Кроме терактов в наших городах и поселениях, есть и другой способ убийства, он состоит в заверении в дружбе и любви. Совсем недавно юноша из арабской деревни, работавший в тель-авивской пекарне, клятвенно заверял в добром отношении напарника-еврея, в конце концов уговорил его приехать к нему в гости. Там мальчика линчевали.