Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [121]

За несколько дней, что работаю там, всего насмотрелась. Бывало и такое: протрезвевший богач на следующий день хочет вернуть ненужную покупку. Я говорю ему, что мы уже сдали кассу, и предлагаю на ту же сумму взять что-нибудь другое. Если настаивает на возврате денег, отправляю его к заведующему. Авигдор в подобных случаях никогда не оказывается на месте.

Давид смотрит на часы и напоминает Тове, что ей пора оставить кухню, ведь никогда нельзя рассчитывать, что до центральной автобусной станции она доберётся в нужное время. Я кладу девушке в сумку бутерброды в дорогу, и она поспешно уходит.

Мы с соседом садимся завтракать. Молчим. Кажется, обо всём за долгие годы уже переговорили.

– Скажи, – внезапно прерывает молчание он, – если бы жизнь твоя началась сначала, что бы ты хотел изменить?

– Ничего… Ничего не могу изменить. Это только кажется, что у человека есть выбор, мы поступаем только так, как можем. Например, я бы не смог стать революционером. И не только по причине необходимости насильственных действий, но и потому, что революционеры, как правило, борются за права бедных. Но люди чаще страдают не от бедности, а от отсутствия интереса в жизни, нежелания проявлять активность. Научить бы людей мечтать!

– Ты сейчас скажешь, что мечта вернула евреев в Израиль, – отозвался Давид.

– Именно это и скажу. То мечта поколений. Сейчас многие едут в Израиль в поисках смысла. Справедливо ли, что евреи, осветившие мир своей верой, должны доказывать своё право на выстраданную землю, размеры которой до смешного малы по сравнению с владениями многочисленных арабских стран.

– Ты это уже говорил. Вот только понятие справедливости у всех разное. Не ты ли мне рассказывал, что поляки считали справедливым, чтобы евреев не было в их стране? Они убивали выживших в Холокосте, не хотели возвращать их имущество, дома, фабрики.

– Мы готовы были жить с арабами в мире, но они никак не расстанутся с желанием уничтожить нас.

– А это их мечта, – заметил Давид.

– В нашем Законе сказано: «Если враг пришёл убить тебя, убей его первым». Я за поселения и поселенцев, старающихся напомнить о естественном историческом праве на места, с которых начиналась наша история.

– Да, но право – это то, что другие признают моим правом!

– Во время Катастрофы другим не было дела до нашего уничтожения, и это не значит, что у нас не было права на жизнь! – я чуть ли не выкрикиваю последние слова и чувствую, как сжало сердце, трудно вздохнуть…

Сосед спешит к нашей аптечке… Я пью какую-то гадость… Он хочет вызвать скорую помощь, я заверяю, что мне уже лучше, а через час-другой будет совсем хорошо… Не помню, как оказался в постели, почему-то увидел себя маленьким – мы идём с бабушкой по бесконечной заснеженной степи, темно, страшно, изредка показывается из-за туч краешек луны… Потом стою один среди шумной толпы – то демонстрация на Первое мая!. Надо кричать «ура!», но лишился голоса… Картинка меняется: жена мерит новые высокие, до самых колен, сапоги и ходит в них по комнате…

Утром пришёл мой Юваль. Пока он моет посуду, я готовлю наш с ним традиционный кофе и думаю о его, казалось бы, защищённой предписаниями, религиозной семье. Сын, подобно отцу, очень религиозный, отважился жениться на восемнадцатилетней красотке, у которой чёртики в глазах; такие девочки обычно непредсказуемы. Может быть, поэтому родители поспешили выдать её замуж. Теперь у Юваля двое замечательных внуков. Сын, дабы содержать красавицу жену в достатке, взял ссуду в банке и открыл магазин мужской одежды в религиозном районе. Чёрные костюмы и шляпы поставлял ему американский еврей. Магазин не приносил дохода, покупателей было мало, ведь костюм и шляпа долго носятся. Короче – разорился. Чтобы погасить долги единственного сына, Юваль продал четырёхкомнатную квартиру, теперь с супругой живёт в крошечной двухкомнатной и на всё отвечает: «Слава Богу!»

Сегодня мой помощник мрачный, расстроенный. На вопрос: «Что случилось?» – сначала отмалчивался, затем сказал о разводе сына с женой.

– Но почему? У вас же всё по Закону.

Юваль, игнорируя моё замечание, продолжает:

– Жена его работает в телефонной компании и зарабатывает больше, чем он… Наверное, ей показалось, что вольная жизнь привлекательней. Недавно летала в командировку за границу вдвоём со своим шефом.

Юваль вздохнул:

– Сейчас мы берём детей из детского сада три раза в неделю, в Шаббат они тоже у нас… Суд постановил, чтобы сын оплачивал бывшей жене съёмную квартиру. Теперь у него нет денег снять себе жильё, живёт с нами… и не сможет устроить свою судьбу.

– Но в религиозных семьях жена часто зарабатывает больше мужа, – заметил я. Про себя же подумал: дело не в деньгах, просто сын Юваля, подобно отцу, – растяпа и не пара уверенной в себе, бойкой красотке. Я ошибся, предполагая прочность, застрахованность от случайностей религиозных семей. Ничем не мог помочь моему доброму, простодушному помощнику, разве что посочувствовать:

– Ни о чём не нужно жалеть. У вас же славные, замечательные внуки! Всё образуется, сын снова женится.

Юваль ушел ободрённый. А мне вспомнилась моя безрадостная семейная жизнь. И у моего помощника, защищавшегося религиозными предписаниями, оказались проблемы с женой. Она раздражена его непрактичностью, запретом носить брюки и смотреть в Шаббат телевизор. Сама работает каждый день и если может расслабиться перед телевизором, то только когда мужа нет дома. Он ходит в синагогу, читает молитвы, а ей чем заняться в Шаббат, когда всякая работа запрещена.