Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [115]

Това замолчала, о чём-то задумавшись. Чтобы прервать затянувшееся молчанье, напомнил ей:

– В прошлый раз вы рассказывали о неудавшейся попытке стать программистом.

– Да-да, – встрепенулась девушка и, словно возвращаясь издалека, медленно заговорила: – После того как стала очевидной моя неспособность к точным наукам, я устроилась помощницей зубного врача, у которого от старости тряслись руки и, случалось, инструмент падал в рот пациенту. Продержалась я у этого дантиста, ветерана в своём деле, целых полтора года. Больше не могла изо дня в день делать одно и то же: записывать очередников, месить гипс, мыть, подавать, убирать… В общем, я вернулась из Хайфы, куда поехала с Игалем, в свой город – Арад.

– Не довелось мне побывать в Араде, наверное, экзотическое место на краю пустыни, – заметил я.

Това вздохнула и продолжала:

– Да, в иудейской пустыне. Я люблю свой высокогорный город, там удивительно легко дышится. Глядя на красный закат солнца за простирающимися вдаль бесконечными песчаными дюнами, чувствую себя первым и, значит, единственным человеком на земле. Это чувство тотчас исчезает, когда, повернувшись, чтобы идти в обратную дорогу, видишь выстроенные в ряд однотипные трёхэтажные дома для репатриантов из России – тех, которые знают «рак руссит» – только русский. Много эфиопов с глазастыми детишками, бедуинов из окрестных селений; они привозят в банк свои деньги.

– А работа есть в вашем городе?

– Работу в Араде не найти, разве что на почте или администратором в поликлинике. Женщины, которые относятся к социальным случаям – больные или старые, – живут на пособии, остальные устраиваются горничными, массажистками и прочим обслуживающим персоналом в гостиницы на Мёртвом море, от нас близко – всего лишь пятнадцать – двадцать минут на автобусе.

– Невелик выбор, – невольно заметил я.

– Меня взяли на почту. Живу в квартире родителей, которая досталась мне по наследству. Арад далеко, но к вам всё равно буду ездить, ведь это возможность побывать в Иерусалиме, разбавить впечатления от своего родного города. Ну, и работы у вас немного. Не то что в других домах, какая-нибудь старая бабка, которая сама была в услужении, придирается по всяким пустякам, унитаз заставляет мыть, чуть ли не языком вылизывать.

Тут зазвонил мобильный телефон моей гостьи, она с кем-то договорилась о свидании, поспешно встала, извинилась и ушла.

Убирая со стола запечённую в майонезе рыбу, её Това так и не попробовала, разложенные на тарелке сладости, я думал: чем же привлекательна помощница Давида? Вчера на улице видел высокую, на редкость стройную женщину – прямая спина, длинные ноги, округлые бёдра – находка для скульптора. Я видел её со спины и всё норовил заглянуть в лицо, когда мне это удалось, очарование красотой стати вмиг исчезло. Пустое, ничего не выражающее лицо; всё в порядке, всё на месте, но… то была неподвижная кукольная красота. А Това, худощавая, угловатая, но сколько оттенков чувств в её мимике, глазах, скорбных морщинках вокруг рта; она словно прихваченный морозом, ещё не распустившийся цветок. Может быть, она, никем и ничем не защищённая, из тех, кто изначально обречён на одиночество? Куда как лучше стать опорой такой женщине, чем быть рядом с той, что успешная и не нуждается в тебе.

Наверное, чувство одиночества не только от отсутствия физического партнёра, но и от невозможности реализовать себя. Работа по призванию делает человека более устойчивым в жизни и в некоторой степени самодостаточным. Одарённые, чувствительные люди, если не могут найти применение своим задаткам, чаще «зависают», становятся невротиками, им тяжелей, чем тем, кому всё равно, чем заниматься.

Мысли о только что бывшей рядом девушке почему-то сменились на описанное Фейхтвангером в романе «Иудейская война» последнее служение в Храме. Священники, на которых пал жребий, выполнили все детали, будто и не появились уже римские солдаты и первые языки пламени. Вот священнослужители поднимаются на кровлю, под ними пламя, римляне, доносятся крики умирающих… Раскачиваясь, стали они монотонно, нараспев, как предписано, читать тексты из Священного Писания. Благословили народ, и один из них, должно быть первосвященник, воскликнул, бросив ключи от храмовых ворот в небо: «О Ягве, возьми же обратно ключи!» И все видели, как с неба протянулась рука и подхватила ключи. Затем балки затрещали, крыша обрушилась, и они нашли, что умирают милостивой смертью.[226] Хочу надеяться, что со временем будет построен Третий Храм, Ягве вернёт ключи и душу погибшим.

Нетрудно представить, что чувствовал взявший на себя роль свидетеля разрушения города, Храма и гибели соотечественников Иосиф Флавий. Его же, единственного еврея, обязали присутствовать в числе зрителей на триумфе победителей в Риме. Невольно вживаюсь в состояние правоверного иудея, сидящего на трибуне с каменным лицом перед осмеянными римской толпой пленными единоверцами. Никогда Иосиф, сын Маттафия из Иерусалима, священник первой череды, не отрекался от своего народа и своей веры. И труд, который взял на себя, описывая события тех лет, несравненно тяжелей, чем оказаться одним из тысяч убитых в той войне.