Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [113]

– Хорошо бы съездить хоть на недельку в Грузию, в деревню, в те безлюдные места, где прошли мои самые счастливые годы. Наш дом, наверное, уже развалился. Перед отъездом в Израиль хотел его продать, но покупателей не нашлось. И даром никто не соблазнился. В наших горных селениях много осталось пустых домов. Там и сейчас, по прошествии многих лет, наверное, ничего не изменилось: всё так же медведи выходят из леса и не прекращается шум горной речки… Как в опустевшей деревне справляются с жизнью несколько оставшихся в своих обветшалых домах старые женщины? Не хотят оставлять обжитые места, огороды. Или некуда им уходить. Вот бы повернуть время вспять, восстановить дом, сад и дорогу в школу над обрывом… И встречу с Софико…

– Поезжай, – отозвался я.

– Боюсь, отдам там Богу душу, – вздохнул Давид. – Кто в нашем возрасте решится на столь трудное путешествие. Из всех моих близких в Грузии уже никого не осталось.

– Тоже бы не решился, – отозвался я, складывая в раковину грязную посуду после нашего завтрака.

Давид снова вздыхает и отправляется в свою комнату. Дверь не закрывает, это значит, что чувствует себя нехорошо и, если ему станет совсем плохо – я услышу его зов или стон.

Я оглядываю кухню – нет ли какой необходимой работы – и тоже иду к себе. На моём столе две стопки книг: справа те, что уже прочёл и должен отнести в русскую городскую библиотеку, слева – те, что ещё не листал. Читать мне становится всё трудней, болят глаза. Вытягиваюсь на постели и предаюсь своему всегдашнему занятию – вживаюсь в чужую жизнь; это у меня происходит на бессознательном уровне. На сей раз вспоминается недавняя беседа с моим помощником – Ювалем. С ним неинтересно разговаривать, потому как на всё у него готовый ответ – поучения его рава. Невозможно добиться собственного мнения, только и слышишь: «Рав сказал…». Я заметил ему: «Ты нарушаешь одну из главных заповедей – не сотвори себе кумира. Человек не должен отказываться от собственного мнения». Юваль возразил: «Кумир – это идол, которому поклонялись язычники, а мой рав всю жизнь учится, ему видней».

Возражать не было никакого смысла. Куда как занимательней разговаривать с помощницей Давида – Товой. Сейчас, когда она работает со стариками, у неё достаточно времени, чтобы размышлять над сценарием своей жизни, который высветился со смертью матери. Рассказывала, что из всех маминых вещей оставила лишь ветхий кожаный портфель, где хранится мамина трудовая книжка и её единственная юношеская фотография, на которой она похожа на Сару Бернар. Фотография французской актрисы лежит тут же. У них тонкие черты одинаково серьёзных лиц, чуть прищуренные глаза – и той и другой судьба отвела трагические роли. Одной – на сцене, другой – в жизни.

– Мама мечтала стать актрисой, – рассказывала Това, – судя по маминым обмолвкам, обрывкам воспоминаний представляю её жизнь. Неуверенная в себе, она так и не решилась уехать из Ростовской области в город поступать в театральное училище. После десятого класса подала документы в педучилище, что было в пределах досягаемости от дома, и там, в отличие от вожделенного театрального, не было конкурса. Потом долго работала учительницей начальных классов. Двадцать фотографий с 1958 по 1978 год, где мама окружена первоклашками, лежат в отдельном конверте. Дети долго помнят первую учительницу, других забывают, а первую помнят.

К каждому визиту Товы стараюсь купить букет из жёлтых роз, какие она любит. И что-нибудь вкусное. Наверное, у неё кроме меня нет столь внимательного и доброжелательного слушателя.

Сегодня пятница, после уборки в комнате Давида она не спешит на другую работу, пьёт со мной чай и рассказывает про свою жизнь.

– Мне через три года будет тридцать лет… – в раздумье говорит гостья. – В моём возрасте мама вышла замуж за дважды разведённого папу, он был намного старше её. Мама хотела ребёнка. Не получалось. Я родилась спустя пять лет после того, как родители переехали из Ростовской области в Израиль, в город Арад, что недалеко от Бэр-Шевы. Должно быть, сказался благоприятный климат. Почти все мои фотографии детских лет с мамой – она не спускала меня с рук. В три года отвела в детский сад и снова пошла работать в школу. Мама рассказывала, что, оказавшись одна среди незнакомых детей, я всё время плакала. Плакала до тех пор, пока мама не забрала меня. Перед отцом она оправдывалась тем, что я необщительный ребёнок.

– Да-да, понимаю, – отзываюсь я, подвигая гостье вазу с фруктами, – у нас под окнами детский сад и каждый год первого сентября туда приводят новых детишек вместо тех, которые уходят в школу. И каждый год в течение полутора-двух месяцев, пока новенькие привыкнут, слышен ужасный рёв. Сколько раз ловил себя на желании спуститься, взять маленького на руки, прижать к себе.

– Вот и мама не могла выдержать мой нескончаемый плач, забрала меня через несколько дней. В семь лет отвела в школу. Без знаков отличия, но и без порицаний прошла службу в армии, где из-за слабого здоровья проходила строевую подготовку в помощниках повара. Гляжу на свои фотографии тех лет: тоненькая, глазастая, светловолосая – красотка, одним словом. Именно меня выбрал тогда Игаль. Высокий мужественный сержант инженерных войск, он был завидным хавером для всех девчонок. Я гордилась его вниманием. Отбыв срок в армии, мы вместе сняли квартиру в Хайфе и пошли учиться в Технион. Не давалась мне наука программиста, а Игаль, напротив, плавал в ней как рыба в воде. О том, чтобы помочь мне разобраться в той премудрости, не заикался, а я не просила. Короче, через год меня отчислили по причине неуспеваемости, а он продолжал учиться. Сейчас заведует фирмой, жена тоже козырная дама, есть дети – есть всё, что хотел бы иметь каждый. Приложи я тогда сверхусилия, может, тоже стала бы программистом. Только всё равно ничего бы у нас не склеилось. Мы ведь и по темпераменту разные: я нетерпимая, страстная, с резкими перепадами настроений, он рассудительный, целеустремлённый. Я бы рада стать такой же, как он, но разве человек волен изменить себя? Игаль на меня, неудачницу, всё меньше тратил своё драгоценное время. Как бы я ни старалась удержать его, наши отношения были обречены. От страха, что не сегодня-завтра он меня бросит, сама торопила разрыв – откликнулась на ухаживания другого хавера. С другим тоже ничего не вышло, да он мне и не очень нравился.