Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [112]

Бездумное упорство в соблюдении предписаний поведения ни к чему хорошему не приведёт. Я знал женщину из России, дочь которой вышла замуж за ультраортодокса. Через несколько лет дочь умерла от рака, оставив двух девочек. Как только её мать ни старалась угодить бывшему зятю – ходила в парике, длинных юбках – и всё для того, чтобы он позволил ей видеться с внучками. Однако отец девочек счёл, что бывшая тёща недостаточно кошерная, и не пускал её к детям. Одинокая женщина очень тосковала и недавно умерла. Ума и души не хватило фанатику понять, что такое справедливость, доброе отношение к ближнему – главная заповедь иудаизма.

При этом случается, и ортодоксы нарушают узаконенные правила, например, считают дозволенным жить за чужой счёт. Разве они не знают, что наши мудрецы сказали: «Даже если ты духовный предводитель поколения и обеднел, предпочтительно пойти на рынок обдирать шкуры с падали за пруту в день, но не жить на общественный счёт». Хорошо бы вспомнили по этому поводу и законоучителя Гиллеля, который отказался от помощи брата и, уже будучи обременённым семейством, добывал пропитание подённой работой.

Опять же, согласно нашим религиозным наставлениям, мы должны заимствовать хорошее от всех народов. Так, хорошие дороги, гимнастические упражнения, бани не грех было перенять из римской цивилизации, это не могло помешать еврейскому образу жизни, совершенству души. А всякое непотребство вроде продажной любви и борделей, которые римляне устраивали на рынках, – игнорировать.

Они тоже не остались чужды нашей культуре – взяли у нас философское понятие о единстве Творца.

В воскресенье под вечер приехал из Кирьят-Арбы Давид и мы вернулись к нашему бесконечному разговору о возможных поворотах истории.

– Не будь восстания против Рима, – заметил он, – не был бы разрушен Храм и евреи остались бы на своей земле. Так же, как и война против Вавилона, повлекшая разрушение Первого Храма и изгнание. И всё по вине одержимых вождей, утративших чувство реальности.

– Однако есть и положительные моменты этой одержимости, – заметил я. – После разрушения Первого Храма и возвращения из вавилонского плена наши предки окончательно расстались с идолопоклонством.

– Ну да, – соглашается сосед, – столкнувшись с культурой языческого мира, они выбрали своего Бога.

– Насколько я знаю, в Иудею тогда вернулась меньшая часть, многие прижились там, обзавелись хозяйством и не хотели трогаться с места.

– Вот и американские евреи не торопятся сейчас переселяться в Израиль, – заметил Давид, убирая в холодильник остатки ужина.

– Зато из Ирака, бывшего Вавилона, иудеи оказались здесь. Их правительство дало разрешения на выезд только через два года после образования нашего государства. И то при условии отказа от гражданства и имущества. Не помню, где читал о том, что в 2014 году на территории Ирака осталось всего лишь одиннадцать евреев.

– Однако мы опять засиделись. – Сосед поднялся, пожелал мне уснуть без снотворного и ушёл в свою комнату.

Утром за завтраком он, словно всю ночь мысленно продолжал наш вчерашний разговор, заметил:

– А если бы не было восстания против Рима и последующего рассеяния, неизвестно, сохранили ли бы мы свою веру.

– Рим недолго властвовал над Иудеей; со временем он утратил могущество и все завоёванные им страны снова стали свободными, – откликаюсь я. – А не было бы войны, не случилось бы рассеяния и двухтысячелетних скитаний.

– Положим, но всё равно в дальнейшем пришлось бы воевать с крестоносцами, мусульманами, под владычеством последних оказались многие народы, чуть ли не полмира.

– Если бы сохранилось государство, евреям было не привыкать воевать. Разве мощь крестоносцев и мусульманских завоевателей в последующие века сравнима с римскими легионами?

Давид молчит, и я продолжаю:

– Иудея разгромлена, но сохранилась верность Богу Израиля, и есть основания полагать, что именно в силу этой верности мы не потерялись среди других народов. Даже после поражения восстания Бар-Кохбы, когда, казалось бы, не на что надеяться, были желающие принять иудаизм. Этих людей отговаривали, обращали внимание на унижение и порабощение евреев. Приходящему говорили: «Разве ты не знаешь, что сыны Израиля в это время мучимы, преследуемы, гонимы, истерзаны и страдания постигают их?» Если он отвечал: «Знаю, и для меня это не имеет значения», – больше вопросов не было.[225] Такое нередко случалось и в Риме. Впрочем, тогда же принимали и христианство; в то время христианство мало чем отличалось от иудаизма.

– Благодаря нашему рассеянию языческий мир приблизился к единобожию, – в раздумье заметил сосед. – Меня больше занимают проблемы сегодняшнего дня: воевать или не воевать с соседями, которые со времени образования Израильского государства стали называться палестинцами.

– Никто тебе не скажет, что делать с нашими арабами, ни готовые броситься в бой правые, ни миролюбивые левые. Есть много вариантов ответа, но вопрос остаётся. И от наших с тобой разговоров ничего не изменится.

Сосед, о чём-то задумавшись, молча допивает свой всегдашний утренний кофе. Затем то ли мне, то ли себе говорит: