Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [117]

– Конечно. Мне всё интересно, что связано с вами.

– Потом он спросил: «А вы где живёте?»

«На соседней улице, – ответила я. – Родителям дали квартиру сразу же, как только приехали в Израиль, меня ещё тогда не было».

«Ну да, тридцать с лишним лет назад репатриантов было немного, жильё давали всем подряд. У вас сколько комнат?»

«Всего лишь две небольшие».

«А где работает ваш отец?»

«Он умер. Работал бухгалтером у частного предпринимателя».

Я внимал каждому слову, вздоху гостьи и, чтобы не выдать давно не испытанного волнения, старался не смотреть на неё, а то подумает… да мало ли чего подумает и перестанет приходить. Привязанность дряхлого старика может оскорбить молодую женщину.

– В следующее наше свидание, – рассказывает Това, – я рассматривала Севины хоромы, в которых не было ничего, на чём бы остановился взгляд: ни картин, ни книг. Всего лишь стандартная мебель; огромный экран телевизора делал гостиную похожей на кинозал. Хозяин, поставив на стол початую бутылку вина и две грязные хрустальные рюмки, тут же принялся рассказывать о том, как он выгодно купил эту квартиру, и о своих планах снова провернуть какое-то прибыльное дело.

Чтобы не обидеть его, я, преодолев отвращение к грязной, липкой рюмке, отхлебнула вина, провозгласив тост за столь редкий коммерческий талант. Потом он повёл меня на кухню, и я изображала восторженное участие к его недавним преобразованиям: перенёс плиту, заменил раковину. При этом не могла отвлечься от тошнотворного запаха то ли грязного белья, то ли немытого тела. А ведь Севе чуть больше тридцати, откуда же этот застоявшийся запах неопрятной старости и скуки? При всей своей ухватистости владелец большой квартиры смотрелся жалким, растерянным. Судя по всему, женщины его не баловали. Короче, я поспешила слинять, уйти, значит. Первое свидание оказалось последним.

Пока Това рассказывала о своём приключении, успела сделать всю свою работу, а затем девушка сразу ушла. Спешила, даже не выпила чаю. И я оказался один перед накрытым в ожидании гостьи столом. И в который раз думаю о своей бесполезности – ничем не могу помочь неприкаянному человеку, разве что выслушать.

Мне только и остаётся, что снова погрузиться в свои фантазии: например, представить, будто жил в Иерусалиме и был убит в Иудейской войне. С тех пор прошло две тысячи лет, но кто знает, может, бывает, что путешествие души совершается во времени. Прошлое – оно же настоящее, вот и улицы в стране, и в Иерусалиме в частности, названы именами наших мудрецов и героев. Например, улица Бен Заккая – того самого, который в первом веке нового летоисчисления после разрушения Храма и утраты политической независимости обеспечил духовное существование народа. В центре города улица Ибн Гвироля – средневекового мыслителя и поэта, содержанием жизни и творчества которого стало размышление над проблемами мироздания, связи бесконечного Творца и конечного человека. Историю страны можно выучить по названиям улиц в разных городах. Я живу на улице Дов Грунер – борца за независимость Израиля, которого англичане казнили за год до появления нашего государства.

Мы вернулись в отвоёванную страну с тем же непреходящим в веках сознанием необходимости справедливости и превосходства духа над плотью. Вот только со справедливостью проблема: например, вновь прибывший специалист из России, не зная иврита и английского, часто поначалу вынужден работать уборщиком или охранником. Случается, не выдерживают подобного испытания, уезжают обратно. Главное – знать, зачем ты здесь. На нашей улице есть хостел для пожилых людей, в нём пять лет назад умерла Нина Тимофеева, мастерство которой осталось в истории мирового балета. Она приехала сюда с дочерью – тоже ведущей балериной Большого театра. У них была, казалось, несбыточная цель – сделать в стране, где не было балетных традиций, труппу на международном уровне. Надя – дочь Нины Тимофеевой, сейчас художественный руководитель Иерусалимского балета – рассказывает, что начинали с нуля на свой страх и риск, первые годы были гонкой на выживание. Всё преодолели, в настоящее время, спустя тридцать лет, у труппы большой интересный репертуар, ездят на гастроли в разные страны.

Я встречал на нашей улице Дов Грунер Нину Тимофееву – высокая, прямая, в свободных одеяниях казалась отрешённой от всего мирского. Слышал, что незадолго до смерти она предложила однажды старым женщинам в хостеле двигаться под музыку. Сидела и смотрела на толстых неуклюжих старух и, может быть, видела в них девочек, которые мечтали стать балеринами. Что она чувствовала при этом? А может, то была тоска по отвергнутой карьере – ведь могла стать выдающимся педагогом Большого театра.

Мои размышления прервал Давид, он вернулся из центра города, куда ездил в поисках «эликсира молодости и здоровья» – так он называет грузинскую минеральную воду «Боржоми».

– Голодный как волк! – обрадовался он празднично накрытому столу. – Я должен доплачивать своей метапелет за то, что благодаря ей ты совершенствуешь своё кулинарное мастерство.

Я промолчал, и мой добрый сосед, чтобы отвлечь меня от грустных мыслей по поводу не тронутых гостьей блюд, заговорил о первом грузинском философе Петре Ивере, заимствовавшем у иудеев представление о «первом», «первопричине».