Иегуда Галеви – об изгнании и о себе - [118]

– Ты что, интересовался теологией? – усомнился я в его познаниях.

– Рассказывал же тебе, что перечитал чуть ли не всю библиотеку отца. Он, занимаясь историей Грузии, читал и наших мыслителей, определивших воззрения народа. Я же хотел стать биологом, а книги, что были в доме, читал вместо романов. Собирался поступать в университет, хотел изучать естественные науки, но любовь к Софико пересилила. После нашей свадьбы стал работать лесником, начинал с помощника лесничего. Долго присматривался к саженцам сосны – моё любимое дерево. Над семенами устойчивой к засухе породы, которые привёз в Израиль, колдовал много лет.

– И забросил библиотеку отца?

– Да нет, всякую свободную минуту возвращался к ней. Не знаю, насколько мои мысли совпадают с действительностью, но можно полагать, что отец первого известного грузинского философа – теолога Петра Ивера – принял христианство, так как оно в четвёртом веке мало чем отличалось от иудаизма. Ведь евреи жили на территории Грузии задолго до нового летоисчисления, о чём можешь прочесть у многих дореволюционных историков, в частности и у твоего любимого Иосифа Флавия.[227] Иврит был настолько распространён в древней Иберии, что им пользовалось и местное население.[228]

Я молчал, не в силах справиться с грустью по поводу столь стремительного ухода Товы.

– Так вот, – продолжал Давид, – я говорил, что понятия «первое», «первопричина» Петра Ивера были производными от «Единого» иудеев. От первопричины он переходит к бытию. Бытие и первопричина сливаются воедино, ибо вне бытия нет и первопричины. Нет Бога без человека. В поисках понимания замысла Творца искатель истины отправился в Византию, затем в Палестину, где в пятом веке основал первый грузинский монастырь в Вифлееме. В шестом веке в Иерусалиме был построен грузинский монастырь Святого Креста, там спустя семь столетий провёл остаток жизни и похоронен наш грузинский поэт Шота Руставели. Есть сведения, что и царица Тамар – правительница золотого века страны – погребена там же.

Давид замолчал, затем то ли себе, то ли мне заметил:

– Что христианство может противопоставить иудаизму с его понятием о высшей духовной сущности? В Танахе нет ни рассказов о рождении Бога, ни фактов из его жизни, но есть близость религиозного опыта опыту бытия. У нас личностный диалог с Создателем…

– В христианстве тоже личностный диалог с Христом, – откликнулся я. – Однако по этому поводу Лев Толстой говорил, что он предпочитает говорить с Хозяином мира, а не с его секретарём. Иисус не зачинатель новой религии, а продолжатель учения еврейской секты ессеев. Те не проявляли интереса к политике и светской жизни, отсюда и слова Иисуса: «Царство моё не от мира сего». Он, подобно учителю праведности Кумранской общины, начало существования которой относится ко второму веку до нового летоисчисления, проповедует смирение, любовь к ближнему, отказ от насилия. При этом «учитель праведности» – не конкретное историческое лицо, а титул, которым именовался руководитель общины на протяжении её существования.

Не обращая внимания на молчание собеседника, я, стараясь отвлечься от мыслей о Тове, продолжал говорить:

– Я во всём, и в вере тоже, ищу разумное начало, вот и члены высшего суда – Синедриона руководствовались разумом, почему и должны были знать все науки, ибо, знакомясь с сущностью вещей, они, насколько это возможно, постигали премудрость Всевышнего. Создание «суда семидесяти» относится ещё ко времени пребывания евреев в пустыне и освящено Всевышним, наделившим будущих судей от духа пророка: «И сказал Господь Моисею: собери мне семьдесят мужей из старейшин Израилевых… и возьми их в скинию собрания… Я сойду и возьму от духа, который на тебе…» Власть Синедриона в гражданских и уголовных делах превосходила власть раввинов. И это понятно, ибо обращение к разуму не только не преуменьшает веру и сознание справедливости, но укрепляет их.

– Скажи, ты не жалеешь, что поехал в Израиль, а не в Америку? – неожиданно спросил Давид.

– Нет! Нет, конечно!

– Ведь у тебя там сын, внук. А здесь?..

– Сюда едут в поисках смысла, и здесь мне хорошо! Иду по улице и радуюсь закату, восходу, не могу отвести взгляд от раскидистой оливы… Конечно, в любом уголке земли своя красота, но здесь меня не покидает ощущение глубинной причастности к стране, были бы силы, пожил бы в каждом городе, поселении. Радуюсь разнообразию лиц – ашкеназы, сефарды, йеменцы. Радуюсь молодой религиозной женщине с детишками – один в коляске, другой держится за мамину юбку, третий, самостоятельный, улыбается мне. Ещё и ещё раз оглядываюсь на них и прошу им счастливой судьбы. Узнаю каменистую дорогу и место, на котором когда-то строил свой дом… и тот же жар полуденного солнца, рельефы гор. Наверное, существует родовая память, я снова вернулся на место, где начиналось путешествие моей души, и как рачительный хозяин прошу Всевышнего, чтобы вовремя дал дождь и чтобы в Израиле больше не было войн и обездоленных судеб.

– Нам с тобой хорошо, – в раздумье проговорил сосед, – живём на всём готовом, а молодым тяжело, я по дочке сужу, ей трудно приходится. После работы ходит полы мыть, живёт в Кирьят-Арбе – там квартиры дешёвые, потому что рядом в Хевроне арабы.