Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане - [26]
Где еще мы можем искать следы судебной деятельности казиев, если нам ничего не известно об интересах судившихся сторон? Большинство документов, обычно называемых казийскими, находятся в частных собраниях. Как правило, стороны в спорах не получали на руки тексты, фиксировавшие процесс вынесения решения по делу, – если только документ не представлялся полезным для обоснования каких-либо дальнейших притязаний. Если исключить два вышеупомянутых вида сиджиллей, то заявление о том, что шариатские суды казиев занимались разрешением споров, оказывается неубедительным. Так, ограничение судебной власти казиев становится еще более очевидным, если осознать, что их реальная роль в разрешении конфликтов в большинстве случаев сводилась к нотариальному заверению мирного урегулирования спора (сулх)[166]. Чаще всего соглашение достигалось при участии третьей стороны, обычно уважаемого человека из местных, который и определял условия мирного соглашения.
До нас дошло мало документов, связанных с судебной деятельностью казиев и других служителей суда. Возможно, это означает, что письменные свидетельства о разрешении конфликтов и случаях применения шариата нам следует искать не у судей.
С конца XVIII века в документах начинает прослеживаться бюрократизация и централизация исламской правовой системы. По всей вероятности, данный процесс был запущен мангытским правителем Шахмурадом (годы правления: 1785–1800). Самый подробный отчет о «правовых реформах» Шахмурада приводит бухарский придворный хронист Мирза ‘Абд ал-Азим Сами в хронике «Тухфа-и шахи» («Шахский дар»), где он восхваляет достижения Мангытов:
Государственный суд [бар-и мулукана-и давлат], сохранявшийся со времен Чингисхана, был упразднен. Вместо него он [эмир] учредил суд справедливости [махкама-и ‘адалат]. Во главе собрания сорока улемов он [эмир] выслушивал претензии народа [‘арайиз-и мардум ра пурсида] и в присутствии ученых мужей принимал решения согласно религиозному закону. Проводя эти собрания в основном по пятницам и понедельникам, он не верил словам истца, пока не появлялся ответчик [та мудда‘а ‘алайх хазир нашавад кавл-и мудда‘и ра и‘тибар накарди]. Никто не мог избежать его правосудия: ни простой люд, ни знать, ни старейшины, ни беднота, все были равны перед этим судом. Даже слуга мог повести своего господина в суд справедливости [банда ми таванист ходжа-и хвуд ра дар махкама-и ‘адалат ба мурафа‘а кашад][167].
Из этого стилизованного рассказа мы узнаем, что Шахмурад заседал во главе суда, куда мог обратиться любой. Можно возразить, что данный отрывок напоминает такой литературный жанр, как зерцало для правителей. Авторы из мусульманского мира в произведениях данного жанра часто говорят о «справедливости» (‘адалат) – качестве, которым должен обладать мусульманский правитель для успешного управления страной и сохранения стабильности[168], и среднеазиатские авторы не являются здесь исключением. Несколько источников рассматриваемого периода восхваляют правление Шахмурада, называя его благотворным для шариата[169]. Однако я не вижу большого смысла рассматривать зерцала для правителей, трактаты о ханской власти и придворную историографию как источники идеальных моделей, которые не отражали социальную реальность[170]. Тема справедливости постоянно артикулируется в данных жанрах именно потому, что существовало общепринятое представление, что правитель обязан слушать дела и вершить суд[171]. Ахмад Дониш, бухарский мыслитель XIX века, размышлял об обязанностях мангытских эмиров: «Если мы не обращаемся к правителю [в случаях, касающихся] компенсации за кровь, [прав на] воду, несправедливости или других проблем, то куда годится такой эмир?»[172]
В процитированном мною отрывке трактата ‘Абд ал-Азим Сами утверждает, что до прихода Мангытов к власти ханские дворцы Мавераннахра действительно предоставляли некоторые юридические услуги. Однако представление этого факта как политического наследия Чингизидов является не более чем авторским приемом, с помощью которого Сами принижает домангытские правовые практики и возвеличивает своего правителя. Кроме того, Шахмурад, вероятно, в действительности был не столь великим реформатором, каким выводит его Сами. В истории иранского мира раннего Нового времени мы встречаем несколько других ситуаций, когда подданные имели возможность обращаться с прошениями во дворцы мусульманских правителей. Это, к примеру, время правления шаха Аббаса (1588–1629)
