Идеи о справедливости: шариат и культурные изменения в русском Туркестане - [105]
. Он вводит абстрактную фигуру правоведа, которого следует научить, как среди множества мнений выделить наиболее авторитетное. ‘Ибадаллах пишет:
Если цитата [ривайат] содержит одну из фраз: «одобренное мнение» [‘алайхи ал-фатва], «это логично» [хува ал-сахих], «общепринятое мнение» [хува ал-ма’хуз ал-фатва], «рекомендованное мнение» [бихи йуфта] или подобную им, муфтию не позволяется [муфти ра джайиз нист] выбирать другую [хилаф] цитату, ибо в этом случае он согрешит [асим ва гунахкар]. Если же в цитате встречается фраза «это более логично» [хува ал-асахх], «это основное [мнение]» [хува ал-авли] <…> и тому подобные фразы, муфтий имеет право вынести заключение, входящее в противоречие с первой цитатой [чизи ки мухалиф-и на аз ривайат фатва дахад][785].
‘Ибадаллах объясняет, что авторитетные тексты, с которыми обязан консультироваться муфтий, составляя фетву, складываются в особую иерархию:
Вначале [следует рассмотреть] сборники юридических заключений; первый и самый выдающийся из них – «Хуласат[ал-фатава]»[786], после которого следует «Фатава-и Имам Кази-Хан»[787], затем «Мухит»[788], затем «Захира[ал-фатава]»[789], затем «Хизанат ал-муфтийин»[790], затем «Мултакат»[791] и следом за ним «Кунъя»[792]. Это так, поскольку муфтий должен давать ответ из «Хуласат[ал-фатава]» на каждый вопрос, который встречается там [в этом сборнике], [даже если] «[Фатава]Кази-Хан» дает на этот вопрос иной ответ, не носящий характер фетвы; он [муфтий] должен действовать в вышеуказанном порядке[793].
Объясняя иерархию правовых источников, на основе которых муфтиям надлежит составлять заключения, ‘Ибадаллах приводит правила, определяющие вертикаль передачи экспертных мнений по различным юридическим вопросам. Данные правила предполагали, что муфтии конца XVIII века не могли при составлении фетв опираться на цитаты напрямую из Сунны или трудов первых правоведов ханафитского мазхаба (Абу Ханифы, Абу Юсуфа, Мухаммада Шейбани)[794]. Таким образом, ‘Ибадаллах утверждает, что муфтий является толкователем права, который лишь придерживается устоявшегося взгляда, предлагаемого мазхабом. Спустя столетие Мир Раби‘ ибн Мир Нийаз Ходжа ал-Хусейни объясняет, что само слово «муфтий» следует толковать как «последователь» (мукаллид) выдающихся правоведов некоторого мазхаба. Поэтому муфтий, выпуская фетву, обязан придерживаться устоявшейся иерархии правовых источников при выборе цитат. Он не имел права составлять свой сборник фетв или использовать новые сборники (джунг[795]). Иными словами, такие среднеазиатские правоведы, как ‘Ибадаллах и Мир Раби‘, категорически исключали вероятность того, что муфтии в регионе могли выносить правовые заключения на основе независимого юридического рассуждения (иджтихад)[796].
2. Как получить фетву?
Получение ривайата в Средней Азии XIX века не представляло особых сложностей, так как создание подобных текстов входило в перечень услуг, предлагаемых выпускниками медресе. Сам текст, как правило, составлял писец (мухаррир), служащий при суде или при муфтии. Задачей писца было перевести слова клиента на юридический язык и сформулировать риторический вопрос, предполагающий утвердительный ответ. Писец также вписывал на поля документа нужные цитаты. Муфтию нужно было лишь приложить к документу печать, если он был согласен с позицией, выраженной в тексте. Процесс создания ривайата продемонстрирован на ил. 10. Здесь мы видим неоконченный ривайат, который был найден в Бухаре во время научной экспедиции 1940 года, возглавляемой этнографом и лингвистом Михаилом Андреевым[797]. На документе отсутствуют печати муфтиев. По неизвестной причине переписчик добавил к тексту неожиданную фразу, которая, впрочем, объясняет многое: «Ишан Ахунд составил этот ривайат на основе копии, предоставленной писцом [аз нусха-йи мухаррир]. Ишан Ахунд приложил свою печать к ривайату для Муллы Фулада и передал [ему этот ривайат]»[798]. Из дописанного следует, что ривайаты не были уникальными текстами, написанными муфтиями лично. Составление ривайатов было повседневной рутиной, которой занимались рядовые клерки.
Согласно бухарским источникам, муфтии часто снабжали мухарриров бланками, на которых уже были проставлены печати и на которые необходимо было просто вписать нужный ривайат[799]. Стоимость данной услуги составляла два таньга за подготовку самого текста (мирзайана) и еще пять таньга за печать (ак мухр)[800]. Очевидно, печати наделяли ривайат юридической силой; чем больше на этом документе было печатей, тем выше была вероятность выиграть дело. Печати также отражали властные отношения между правоведами одного города. Например, в городе Насаф (совр. Карши) по заведенному обычаю (ба-дастур-и кадим) каждый муфтий должен был отдать ривайат верховному правоведу (а‘лам) на печать, прежде чем передать документ ответчику. Казии не имели права рассматривать в суде ривайаты, на которых не стояло этой печати[801]. Если учесть, что термин «а‘лам» был распространен по всей Средней Азии[802], можно предположить, что практика предварительной передачи юридических заключений на рассмотрение верховных правоведов существовала и за пределами Бухарского эмирата. Записи периода, предшествующего российскому завоеванию, демонстрируют, что в различных областях Средней Азии одобрение верховного правоведа было необходимым условием для успешного выпуска фетвы. Следующая бухарская грамота о назначении а‘ламом позволит нам понять, насколько решающую роль играла печать а‘лама в оформлении фетвы. Читатель отметит, насколько значительную роль играл ханский дворец в определении иерархии специалистов-правоведов в исламском юридическом поле:
В 60–70-е годы XIX века Российская империя завершила долгий и сложный процесс присоединения Казахской степи. Чтобы наладить управление этими территориями, Петербургу требовалось провести кодификацию местного права — изучить его, очистить от того, что считалось «дикими обычаями», а также от влияния ислама — и привести в общую систему. В данной книге рассмотрена специфика этого проекта и многочисленные трудности, встретившие его организаторов. Участниками кодификации и — шире — конструирования знаний о правовой культуре Казахской степи были не только имперские чиновники и ученые-востоковеды, но и местные жители.
В своей новой книге видный исследователь Античности Ангелос Ханиотис рассматривает эпоху эллинизма в неожиданном ракурсе. Он не ограничивает период эллинизма традиционными хронологическими рамками — от завоеваний Александра Македонского до падения царства Птолемеев (336–30 гг. до н. э.), но говорит о «долгом эллинизме», то есть предлагает читателям взглянуть, как греческий мир, в предыдущую эпоху раскинувшийся от Средиземноморья до Индии, существовал в рамках ранней Римской империи, вплоть до смерти императора Адриана (138 г.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
В книге рассказывается об истории открытия и исследованиях одной из самых древних и загадочных культур доколумбовой Мезоамерики — ольмекской культуры. Дается характеристика наиболее крупных ольмекских центров (Сан-Лоренсо, Ла-Венты, Трес-Сапотес), рассматриваются проблемы интерпретации ольмекского искусства и религиозной системы. Автор — Табарев Андрей Владимирович — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Основная сфера интересов — культуры каменного века тихоокеанского бассейна и доколумбовой Америки;.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.
В апреле 1920 года на территории российского Дальнего Востока возникло новое государство, известное как Дальневосточная республика (ДВР). Формально независимая и будто бы воплотившая идеи сибирского областничества, она находилась под контролем большевиков. Но была ли ДВР лишь проводником их политики? Исследование Ивана Саблина охватывает историю Дальнего Востока 1900–1920-х годов и посвящено сосуществованию и конкуренции различных взглядов на будущее региона в данный период. Националистические сценарии связывали это будущее с интересами одной из групп местного населения: русских, бурят-монголов, корейцев, украинцев и других.
Коллективизация и голод начала 1930-х годов – один из самых болезненных сюжетов в национальных нарративах постсоветских республик. В Казахстане ценой эксперимента по превращению степных кочевников в промышленную и оседло-сельскохозяйственную нацию стала гибель четверти населения страны (1,5 млн человек), более миллиона беженцев и полностью разрушенная экономика. Почему количество жертв голода оказалось столь чудовищным? Как эта трагедия повлияла на строительство нового, советского Казахстана и удалось ли Советской власти интегрировать казахов в СССР по задуманному сценарию? Как тема казахского голода сказывается на современных политических отношениях Казахстана с Россией и на сложной дискуссии о признании геноцидом голода, вызванного коллективизацией? Опираясь на широкий круг архивных и мемуарных источников на русском и казахском языках, С.
Что происходит со страной, когда во главе государства оказывается трехлетний ребенок? Таков исходный вопрос, с которого начинается данное исследование. Книга задумана как своего рода эксперимент: изучая перипетии политического кризиса, который пережила Россия в годы малолетства Ивана Грозного, автор стремился понять, как была устроена русская монархия XVI в., какая роль была отведена в ней самому государю, а какая — его советникам: боярам, дворецким, казначеям, дьякам. На переднем плане повествования — вспышки придворной борьбы, столкновения честолюбивых аристократов, дворцовые перевороты, опалы, казни и мятежи; но за этим событийным рядом проступают контуры долговременных структур, вырисовывается архаичная природа российской верховной власти (особенно в сравнении с европейскими королевствами начала Нового времени) и вместе с тем — растущая роль нарождающейся бюрократии в делах повседневного управления.
В начале 1948 года Николай Павленко, бывший председатель кооперативной строительной артели, присвоив себе звание полковника инженерных войск, а своим подчиненным другие воинские звания, с помощью подложных документов создал теневую организацию. Эта фиктивная корпорация, которая в разное время называлась Управлением военного строительства № 1 и № 10, заключила с государственными структурами многочисленные договоры и за несколько лет построила десятки участков шоссейных и железных дорог в СССР. Как была устроена организация Павленко? Как ей удалось просуществовать столь долгий срок — с 1948 по 1952 год? В своей книге Олег Хлевнюк на основании новых архивных материалов исследует историю Павленко как пример социальной мимикрии, приспособления к жизни в условиях тоталитаризма, и одновременно как часть советской теневой экономики, демонстрирующую скрытые реалии социального развития страны в позднесталинское время. Олег Хлевнюк — доктор исторических наук, профессор, главный научный сотрудник Института советской и постсоветской истории НИУ ВШЭ.