Hvalfanger / Китобой - [21]

И хоть такое обстоятельство крайне китобою приятно, это не отменяет ее непослушания. Снова.

— Ты не посмотрела в глазок.

— Я посмотрела.

— Но никого не увидела, потому что я стоял дальше.

— Я знаю, что это ты, — она закатывает глаза, мягко посмеиваясь, — Сигмундур, заходи, холодно же…

— В следующий раз это могу быть не я, — упорствует мужчина, — как ты должна поступать? Скажи мне.

Берислава тяжело, как обиженный ребенок, вздыхает. Ее веселье куда-то пропадает.

— Посмотреть, убедиться, спросить… и открыть.

— Только потом открыть, да. Не сначала.

Кьярвалль на его грубый голос, четко указывающий на ошибку, обиженно подвывает. Мало того, что его не замечают, так еще и ругань кругом.

Девушка, крепче прижав пса к себе, отступает в дом.

— Ты поняла меня?

— Да, — Берислава, хмуро глядя в пол, кивает.

Мужчина переступает порог, запирая за собой дверь, хоть больше внутрь она его и не зовет. Спускает с рук щенка, дозволяя коготками лапок начать царапать ногу хозяина, а сама недвижно стоит у стены. Лицо бледное, а на щеках румянец.

Китобой тяжело вздыхает. Снимает куртку, мокрую и холодную, вешая на свой персональный, специальный крючок прямо у двери. Разувается, заснеженную обувь оставляя у самого порога.

И лишь затем, игнорируя поскуливающего Кьярвалля, идет к девушке.

Она поднимает глаза, когда в свете лампы его тень опускается на ее фигурку. И стойкий запах, игнорирует его или нет, окутывает пространство.

Зеленые глаза утыкаются в его, черные… и на улице, снег или метель, дождь или гроза, наступает настоящая, по-летнему теплая весна.

Сигмундур нагибается, обхватывая тонкую талию и привлекая девочку к себе, а она хихикает, почувствовав на бедрах его холодные большие руки.

— Я тоже соскучился, — шепотом, будто украденно, докладывает китобой. Целует рыжеватую макушку, — но я за тебя боюсь. А это — мера безопасности.

— Здесь за три недели ни одной живой души не было…

— И поэтому я люблю это место, — спокойно объясняет мужчина, — но гарантировать, что не появится и дальше, не могу. А мне ты нужна в целости и сохранности.

— А как же Малый кит? Он меня не охраняет? — вспомнив перевод его клички и многозначительно кивнув на щенка, вьющегося вокруг них в поисках хоть капли внимания, интересуется девушка.

— Кьярвалль еще мелкий. Да и если ты сама впустишь кого не надо, он тоже гарантий не даст…

Берислава задумчиво глядит на своего китобоя, подмечая и сеточку морщинок у его глаз от полуулыбки, и пару бороздок на лбу, и не слишком заметные, но существующие сиреневые круги под глазами. Он так и пышет усталостью… но и чем-то куда большим, куда более интересным тоже. Нежностью.

— Привет, — выдыхает она. И подается вперед, чмокая его щеку, с готовностью все начать сначала.

— Привет, — довольный благополучным разрешением конфликта, выдыхает Сигмундур. Только не щеки касается, и даже не скулы. Сразу отыскивает для себя розовые, мягкие губы.

Берислава и пикнуть не успевает, как лежит на диване в гостиной, напротив тлеющих в камине поленьев, а руки мужчины уже повсюду касаются ее тела.

— И я соскучилась, — ерзает она, хихикая и вырываясь, — но не сразу же… Сигмундур!

— На смену Малому киту пришел Большой, - бормочет тот, — Кьярвалль, пошел к черту!

— А Большой кит не голоден? — Берислава останавливает его за мгновенье, практически не прикладывая никаких сил. Просто поднимает ладошки, обе кладя на его лицо — слева и справа. Когда так делает, он не видит ничего, кроме ее глаз. И ни о чем не может думать, утопая в странных, и дерущих, и греющих, и пугающих ощущениях. Полноты доверия. Надежды.

— Бараньи отбивные и картофель, — приняв его замешательство за попытку выбрать, какой голод первым удовлетворить, докладывает девушка, — а еще у меня есть творожное печенье… если ты любишь творог, конечно же…

Сигмундур моргает, прогоняя растерянность, и, перехватив обе девичьи ладошки, несильно пожимает.

— Люблю.

А затем, под потявкивание Кьярвалля, увлекает Бериславу на кухню.

Такая мягкая, теплая, пахнущая мятой, она… невозможно красива. Он стоит в дверном проходе за неимением на кухне ни стола для ожидания, ни банального места, дабы не стеснять девочку, любуясь ею. Точеной фигуркой, локонами, уверенными движениями… и тем, с какой предвкушающей улыбкой наполняет его тарелку ужином.

Они возвращаются на диван через пять минут, оба со своими порциями. Но в отличие от наполненной едой тарелки Сигмундура, у Бериславы — только картофель и пару ломтиков сыра.

— Я не очень люблю баранину, — объясняется она, когда китобой всерьез намерен поделиться мясом, — приятного аппетита.

— Спасибо, — он отрезает себе первый кусок, — а что любишь?

— Курицу.

— Курицу?

— Ты говоришь это как ругательство, — она кладет в рот кусочек сыра, поджав под себя ноги.

— Просто курица безвкусна…

— Ну да, до баранины ей далеко, — Берислава кидает кусочек сыра Кьярваллю и тот ловит его на лету. Но сразу выплевывает. Голубые глаза щенка хаски блестят при виде мяса на тарелке Сигмундура.

— Не корми его нашей едой, у него есть своя.

— Своя — это эти сухарики?

Сигмундур придирчиво оглядывает пса, прищурившись. Он строг.

— Ему пока и сухариков много. Мелочь.