Хосе Рисаль - [53]

Терреро — не совсем обычный генерал-губернатор. Как правило, даже либералы, прибывающие на эту должность, скоро попадают под влияние монахов, без которых они не могут обойтись, и уезжают в Мадрид заправскими консерваторами. Терреро же прибыл консерватором, карлистом, но скоро убедился, что монахи стараются навязать ему свою точку зрения, использовать его в своих корыстных целях, и, обладая упрямым солдатским характером, в пику им обращается в либерала. Но и он не может игнорировать мнение орденов и архиепископа, которые осаждали его требованиями покарать богохульника.

Вот как Рисаль описывает встречу с Терреро в письме Блюментритту:

«Меня хотели отлучить от церкви, и генерал вызвал меня, чтобы попросить экземпляр моей книги. Он сказал:

— Вы написали роман, вызвавший многочисленные толки. Говорят, в нем опасные идеи. Я хочу прочесть его.

— Генерал, — ответил я, — я намеревался послать несколько экземпляров вашему высокопревосходительству и архиепископу, как только получу книги из Европы. У меня лишь один экземпляр, и тот я отдал другу. Однако, если ваше высокопревосходительство мне разрешит, я разыщу еще один.

— Не только разрешаю, я требую этого.

Я отправился к иезуитам, чтобы взять книгу, но они не пожелали с ней расстаться. Пришлось дать генералу довольно потрепанный экземпляр. Он принял меня любезнее…

Но если через месяц вы не получите от меня еще одного письма, знайте, что со мной либо что-то случилось, либо я уже плыву к берегам моей приемной родины, либо меня держат как узника. Мне угрожают каждый день».

Терреро, не любивший монахов, не находит в книге криминала. Но и он вынужден считаться с орденами, а потому передает книгу на заключение Постоянной цензурной комиссии. Сальвадор Фонт, отрицательное высказывание которого о романе мы уже цитировали, быстро сочиняет заключение и отправляет его в Малаканьянг, дворец генерал-губернатора. Малаканьянг не спешит и хранит молчание, которое воспринимается как знак согласия (но не с Фонтом, а с прогрессивно мыслящими филиппинцами), и остальная часть тиража, задержанная на таможне, благополучно поступает в книжные лавки города и быстро находит покупателей. Фонт разъярен: его мнение явно игнорируется. Тогда он печатает свое заключение во множестве экземпляров и распространяет их в Маниле. Ничто не могло способствовать успеху книги в большей мере: интерес к ней возрастает необычайно.

Нелюбовь Терреро к монахам только усиливается, хотя он мало что может сделать. Вступать из-за какого-то «индио» в конфронтацию с орденами он не считает нужным, идти на поводу у монахов ему тоже не хочется. И он принимает решение, которое вроде бы должно утихомирить страсти: приставляет к Рисалю лейтенанта Хосе Тавиеля де Андраде. Этот шаг должен показать монахам, что власть не дремлет и берет опасного «индио» под постоянный надзор. В то же время Эмилио Терреро-и-Перинат хочет оградить Рисаля от возможных покушений со стороны орденов — они не гнушаются наемными убийцами, о чем генерал-губернатор знает.

Андраде — образованный офицер, знает французский и английский языки, недурно рисует. Он может найти общий язык с Рисалем, а значит, информировать генерал-губернатора о его деятельности. Поначалу лейтенант с негодованием воспринимает поручение состоять «при бандите». Но скоро с ним происходит то, что происходит со всеми, кто близко соприкасается с Рисалем: он попадает под обаяние его личности. Подлинной близости между ними нет и быть не может[23], но взаимное уважение велико: Рисаль тоже ценит образованность, вкус и артистичность. Однако дружба с Андраде не в силах положить конец сплетням и интригам: когда они оба поднимаются на вершину горы Макилинг и поднимают там белый флаг, чтобы дать сигнал семье Рисаля, монахи тут же пускают слух, что Рисаль водрузил на горе немецкое знамя. И все же Рисаль с полным основанием восклицает: «Что было бы со мною без помощи моего доброго друга Тавиеля де Андраде!»

Между тем тучи над Рисалем сгущаются. Монахи по-прежнему требуют немедленной расправы с «мятежником», обвиняют генерал-губернатора в потакании «флибустьеру» — об этом они говорят при почти ежедневных посещениях генерал-губернаторского дворца. Для Терреро Рисаль становится все более неудобной фигурой. Через Андраде он передает Рисалю совет покинуть Филиппины. Для Рисаля это блестящее подтверждение его поэтического предвидения: в «Злокачественной опухоли» генерал-губернатор тоже советовал Ибарре оставить архипелаг. Все как он описал, все точно так. Роковая альтернатива — реформа или борьба, поставленная в романе, на практике сводится к одному решению — светские власти не в состоянии удалить опухоль, значит, остается один путь — путь насильственной борьбы. Об этом свидетельствует все: ненависть монахов, травля, неспособность и бессилие правительства, но прежде всего — так называемое «дело Каламбы», определившее перелом в сознании Рисаля.

Как уже говорилось, семейство Меркадо, принадлежащее к принсипалии, не имеет земли. Оно лишь арендует ее в асьенде Каламба, принадлежащей доминиканцам, и сдает в субаренду. Когда-то асьенда принадлежала иезуитам, но после их изгнания перешла к ордену святого Доминика, и вот уже сто лет доминиканцы нещадно эксплуатируют крестьян. Собственно, доминиканский орден (как и францисканский) по уставу не имеет права владеть собственностью. Но если францисканцы как-то придерживаются правил, то доминиканцы прибегают к обходному маневру: да, сами они не нуждаются в собственности, но они содержат больницы, приюты, школы и университет — то, что называется «благочестивыми делами». Да, они взимают плату с крестьян, но она идет не на монахов, а на эти самые «дела». На практике, конечно, все обстоит по-другому: орден доминиканцев — крупнейший феодальный эксплуататор, причем тяга к наживе столь велика, что орден идет на подлог. Во времена иезуитов асьенда была не столь уж обширна: она занимала часть города и небольшую полосу окрестных земель. За аренду этих земель иезуиты брали плату — канон, а за аренду других — небольшую подать «на ирригационные нужды». С этих относительно небольших доходов иезуиты платили налог правительству. За сто лет доминиканцы мало-помалу включили в асьенду всю территорию города и все окрестные земли — совершенно незаконно, разумеется, а налог платили, как и иезуиты, с весьма незначительной части своих сильно возросших владений.