Холодные ключи - [52]
Громко петь он не стал. Гудел себе под нос, шагая по улице Кирова, а на Советском проспекте замолчал. Бояться больше нечего, нечего бояться, увещевал он сам себя. Но в нём разливалась не боязнь, а грусть. Он пытался сопротивляться, держаться за волчье чувство — оно только что было здесь, он достиг его, оно не могло же улетучиться!
Может, его мучила совесть из–за Ильки, гадостей, которые он ей наговорил? Нет, не это. Ильку он потерять не мог, он её давно потерял. И наконец–то, наконец–то он поговорил с ней так, что и сам не мог больше отрицать, что это конец. Может быть, теперь она оставит его в покое, он преодолел её, размозжил! Он мог быть собой доволен.
Но в одиночку ему недоставало сил, чтобы удержать в себе волчицу. Ему необходима помощь. «Ak torgu, it's so good to know you are there!», — написал он, — «I miss you a lot. How are you, what are you doing? I'm in kemerovo waiting for you. Love, m.»[69]
Он наклеил четыре пластыря, но ноги всё–таки болели. Однако он не мог ни ждать в незнакомом окружении, ни сидеть в дорогой розовой клетке. Афтобус и маршрутка оставались тайной за семью печатями, он пошёл пешком — направо, на Ноградскую, несмотря на боль, мимо театра, и без чего–то пять, когда показался дом на углу, куда он направлялся, прилетел ответ: «I'm on altai. Music festival. Kemerovo day 25. *k»[70]
*k, а не *АТ. Теперь она называла себя Катей. Хотела ли она, чтобы он тоже звал её Катей? Катя Сабанова. Он снова увидел её мать, как она произнесла её имя, за чаем в Чувашке. Серьёзным голосом, предостерегающе, требовательно, как глубокую истину, которую не следует забывать, родительскую истину. И, может быть, она хотела, чтобы он, Матиас, теперь тоже придерживался родительской истины. Возможно, это хороший, важный знак, что она обращалась к нему не от имени творческого псевдонима, как это, с другой стороны, ни жаль. Кать много, даже и в Штутгарте[71], Белый Шёлк — так звали её одну. С другой стороны, Белый Шёлк и Матиас — это тоже не сочетается. Тогда ему нужно другое имя, Серый Волк. Или Бурый Медведь–плясун. Или Идущий На Четырёх Мозолях.
Однако, как он ни обрадовался её быстрому ответу, настроение у него упало. Она в горах Алтая, на музыкальном фестивале. Раз, два в году она встречается с тувинцем. И теперь именно сейчас! Алтай, Алтай. Незабываемая панорама, не открывшаяся им в тот день с Кургана из–за тумана. Свободен ли путь?
— Ак Торгу или Катя, как поживает моя дочурка?
— Скучает по папе, певцу и конному атлету из дальних краёв.
— А что её мама?
— Ах, её мама познакомилась с чужестранцем. Со слабачком–немцем, которого взяли на аржан, а он там мочился на священные деревья — а ночью истоптал дом её родителей грязными резиновыми сапогами.
— Это правда?
— Выдумывать такое я бы не стала, о борец.
— Чёрт подери! Если всё действительно так скверно, то не вижу другого выхода, как увезти вас с дочерью в тувинские степи и там заботиться о вас.
Прекратить, прекратить, прекратить! Day 25, ещё одна неделя. И ведь она сразу ему ответила.
Окно с пёстрой креповой розеткой. Он взялся за ручку двери. Зачем он сюда припёрся? Только теперь, когда было слишком поздно, он понял, что и сам этого не знал. Он стоял на том же месте, что и тогда с грамотой и конфетами, только на этот раз с пустыми руками. Сначала он прятался за клиентами — женщиной с округлой спиной и строгим птичьим лицом и усатым мужчиной. Что ему здесь надо? Заказать что–нибудь? Например, нормальные ботинки? Он не хотел признаться себе, что на самом деле искал Артёма, раз в последнее время не встречал его на утренней прогулке.
Наталья, одна на посту, с волосами, собранными в свободный пучок, заметила его. Побледнев, она пробормотала приветствие, а может, и молитву, ограждающую от духов, терзающих на рабочем месте.
— Сюрприз! Я всё ещё здесь. С ума сойти, правда? — начал он, слегка склоняясь над изогнутым столом. А когда собрался поднять голову, то запутался взглядом в её декольте. — Да, сумасшедшая история, — добавил он.
Усач сбежал, женщина уселась на диван под плакат «Фенглер» и принялась разглядывать коллекцию «Summer Feelings»[72].
— Сумасшедшая? О. Что случилось?
— Ах, Наталья. Долгая история. Я так рад, так рад, что я здесь. Пожалуйста, не удивляйся.
— Всё хорошо?
— О да! О да, очень хорошо. Просто решил заглянуть, как вы тут. В вашем офисе.
Его взгляд не отрывался от двух мягких белых полушарий, прижавшихся друг к другу в вырезе тесной, усеянной стразами майке в обрамлении чёрных лацканов пиджака.
— Хорошо. В офисе всё хорошо, — ответила Наталья, покраснев и поджав плечи. Блейель заметил это движение и, наконец, поднял взгляд, но сдержать замечание «Ты ошеломительная, Наталья, ошеломительная» не смог. Она неуверенно улыбнулась.
— Summer Feelings, — продолжил ошеломлённый и кивнул на даму, листающую каталог, — эта коллекция уже распродана. С середины июля. Я на всякий случай говорю, чтобы не было разочарований. Сейчас в программе Autumn Dreams. То бишь осенние мечты.
— Фенглер, — тихо произнесла Наталья.
— Фенглер, — кивнул Блейель. Они замолчали, и он снова уставился на её грудь. Вон отсюда, сказал он сам себе. Но не мог пошевелиться. Так что он спросил, как поживает её семья, снова услышал тихое «гут», вдруг сдвинулся с места, проковылял ещё ближе к письменному столу, вытянул руки — ему вдруг захотелось её обнять. Она испуганно пискнула и стукнулась спинкой стула о стену.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.