Холодные ключи - [51]

Шрифт
Интервал

— Где твоя мама? — спросил он девочку, когда наступил подходящий момент. Вдруг её глаза запылали, она, казалось, слилась с балюстрадой, её руки, ноги, голова сделались как отростки раскалённых докрасна перил. И перед тем, как исчезнуть, она рыкнула: «Газпром!»

Задохнувшись, он вскочил с подушки.

Но скоро ужас уступил место почти радостному чувству. Ведь Ак Торгу впервые явилась ему во сне. Сколько раз ему виделось её лицо, слышался голос — во снах она не появлялась ни разу. Кошмар в Чувашке — не в счёт. Нет, этот сон про незнакомую дочку — первый. Первый, в который не вмешалась Илька. Ведь голос был не Илькин, а непонятно чей; может, Фенглера, а может, Артёма. Или старого Матиаса Блейеля, который не мог не вмешаться.

Долгий путь. Первые шаги за порогом. Потихоньку, но твёрдо. В следующий раз получится лучше. В следующий раз он спасёт малышку!

I miss you so much. I had a dream about your daughter. I would love to know the little girl. I love you.[68]

Наутро он не помнил, отослал ли он сообщение. И написал ли он его вообще. Фразы чётко отпечатались в его голове, но в папке «отправленное» он их не нашёл, равно как и в черновиках. Зато, взбивая подушку, он обнаружил под ней соболью лапку. Сам же наверняка и положил. Блейель удивился.

Глаза. Нос. Душа. Шаман.

Позже, днём, когда зазвонил телефон, он сразу же схватил трубку — подумал, что это фрау Майнингер, его банковский консультант, которую он просил перезвонить.

— Да, Блейель.

— Да, Блейель, — передразнила она его. — В чём дело, почему ты не перезваниваешь?

Он помедлил. Он действительно не сразу её узнал.

— В смысле, не перезваниваю? А-а, ты звонила на городской номер — но откуда бы я это узнал.

— Ну и где ты?

— В Сибири.

— Чего–чего?

— Я же тебе недавно всё рассказывал.

То ли помехи, то ли она и правда презрительно цокнула.

— Да–да, я помню. Командировка. Ты что, всё ещё там?

— О да.

— О да.

Разве она когда–нибудь передразнивала его раньше? Вроде никогда. Раньше ей это было не нужно.

— Видимо, у тебя наконец появилось хоть что–то, чем можно гордиться.

— Да, появилось.

Как ему хотелось ответить спокойно и веско! Но нельзя требовать от себя слишком многого, уже хорошо, что удавалось отвечать так кратко. А рассыпаться перед ней и не требовалось. Если хочет что–то узнать, пусть сама и спрашивает.

— И почему это я должна получать извещения, что ты не заплатил за свет?

— Ой.

— Ты, наверное, и этим гордишься?

— Нет, я забыл.

Удивительно — он так и не оформил отчисления в банке! Такой ответственный человек, как Блейель.

— Я забыл. Но скажи им, что это не к тебе.

— Вот спасибочки. Нет уж, я им вообще ничего говорить не стану, а ты сам возьмёшь и сделаешь.

— Я ничего не сделаю. Я в Сибири.

— Ты что, спятил?

— Ты что, спятила?

Получилось! Он её передразнил. От возмущения она чуть не лишилась дара речи.

— Матиас, мне надоело. Мне всё надоело. Я не хочу больше иметь с тобой никакого дела.

— А зачем тогда звонишь?

Нет, у него есть все причины быть собой довольным.

— Очень смешно. Я звоню, потому что ты пытаешься вынудить меня платить за твой свет.

— Нет. Для этого тебе не нужно звонить мне. Могла позвонить им и сказать, что ты там больше не живёшь, доказать это нетрудно, а что будет дальше — это тебя не касается.

— Но почему, почему, чёрт побери, ты до сих пор не переоформил договор в банке?

— И это тебя не касается.

Он услышал, как она поперхнулась.

— Меня от тебя просто тошнит! Почему ты вывёртываешься?

— Я не вывёртываюсь. Я забыл переоформить договор, потому что меня это больше не интересует.

— Ты что, действительно свихнулся?

— Нет, нет. Я скажу тебе, что со мной. Я наконец бросил гнёждышко. Навсегда.

— Ты болен.

— Ты всякий раз это говоришь. Но радуйся — ты бросила гнёждышко, и я теперь тоже. Всё кончено, и всё прекрасно.

— Всё кончено давным–давно. Только я до сих пор получаю твои счета.

— Да, извини. Я облажался. Но представь себе: во сне, когда я сплю, ты исполняешь порнографические танцы. — Он говорил всё быстрее. — Это просто ужасно, это отвратительно. Ты извиваешься, расставляешь ноги и вытягиваешь всякие предметы из влагалища. Ты! Ха–ха! Из влагалища. Прямо оттуда.

— Матиас…

Как будто она не могла понять. Дрожащий, срывающийся голос. Несомненно, она не могла понять. Он и сам себя не понимал, но продолжил:

— Ты как, нашла, наконец, того, кто тебе ребёнка заделает?

Она бросила трубку.

Он задыхался, словно бежал, спасая жизнь. Но нет, поправился он: я не сбежал. На этот раз нет. Я вступил в схватку. К всеобщему изумлению, разорвал цепи и сражался. Перешёл в нападение. Теперь путь свободен. Наконец–то! Путь свободен!

Юная парочка на набережной обернулась в его сторону, остановилась, и коротко стриженый мальчик что–то сказал девочке в чёрной джинсовой мини–юбке, с колечком в пупке, та расхихикалась. Блейель понял, что говорил вслух. Он закашлялся, ускорил шаг. Ему захотелось запеть «Песню Волчицы», она сейчас пришлась бы к месту.

Нрав мой свиреп, берегитесь,

Не подходите слишком близко.

Хотя свирепым он себя и не ощущал. Шагать бесстрашно и уверенно, как волчица, вот чего он хотел. Не быть марионеткой, идти своим путём, знать, куда, и безошибочно стремиться именно туда. А если кто захочет ему помешать — о да, вот те пускай остерегутся!


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.