Хапуга Мартин - [9]

Под ним с легким стуком перекатывалась галька. Последней каплей плеснула в щель вода. Он опустил голову и устремил глаза вниз, поверх спасательного пояса, через раскрывшиеся полы плаща, туда, где в углу расселины лежала мокрая галька. Увидел гольфы и вспомнил, что в них находятся его ноги.

— Зря я скинул сапоги.

Осторожно переместив правую ногу, он выпрямил левое колено и крепко прижал его к скале — так легче было выдержать собственный вес. Ноги проявляли странную избирательность. Они не ощущали скалу, пока не касались чего-нибудь острого. И становились частью тела, только когда причиняли боль или попадали в поле зрения.

Хвост волны ударил прямо в угол, с шумом шлепнувшись о его вершину. Одна струя, рассыпавшись брызгами, проскочила между ногами через спасательный пояс и окатила лицо. Он вскрикнул и только тогда осознал, как гибельно для него так напрягать все тело. Звук, зародившийся в горле, булькнул и замер. Рот не участвовал, хотя и был открыт, челюсть безвольно лежала на жестком воротнике плаща. Бульканье усилилось, и он заставил зубы со щелчком сомкнуться. Сквозь зубы и закоченевшую верхнюю губу вырвались слова:

— Совсем как мертвец!

Еще одна волна докатилась в расселину и обдала лицо брызгами. Собрав все силы, он пополз вверх. Подымался по неровной поверхности скалы, пока не осталось ни блюдечек, ни двустворчатых раковин и к ней уже ничего не липло, кроме его собственного тела, крошечных морских уточек и зеленых пучков водорослей. Ветер все время вдавливал его в расселину, отовсюду доносился шум моря. Расселина становилась все уже, и он едва протискивался сквозь нее, когда голова высунулась наружу. Упираясь локтями с обеих сторон, он взглянул вверх.

На уровне лица самая узкая часть расселины в скале расширялась, превращаясь в воронку. Края воронки были не очень ровными, но все же достаточно, чтобы тело могло держаться в ней с помощью трения. Ближе к вершине края скашивались, как угол крыши. Расстояние от его лица до отвесного края воронки почти в два раза превышало длину человеческого тела. Он начал поворачивать голову, медленно, пытаясь отыскать, на что опереться, но ничего не увидел. Только примерно на середине виднелась впадина, но слишком мелкая, чтобы служить опорой. Его онемевшим пальцам ни за что не удалось бы зацепиться за ее закругленные кромки.

Сильный удар обрушился на нижнюю часть угла. В его укрытие угодила плотная стена воды, рассыпалась и отошла назад. Он устремил взгляд поверх спасательного пояса в пространство между ногами. На какой-то миг едва различимо обозначилась галька и тут же скрылась под зеленой волной. Между ним и скалой взметнулся фонтан брызг.

Он выталкивал себя, пока верхняя часть туловища не прислонилась к склону. Ноги отыскали точки опоры там, где раньше находились локти. Колени медленно выпрямились. Он тяжело дышал, выбросив правую руку вперед. Пальцы сомкнулись на закругленной кромке впадины. Поползли вверх.

Оторвав правую ногу от опоры, он подтянул колено. То же самое проделал с левой ногой.

Теперь он повис всего в нескольких дюймах от вершины угла, удерживаясь с помощью одной руки и трения собственного тела. Но тут пальцы правой руки, ослабев от дрожи, разжались. Скользнули вдоль закругленной кромки. Вслед за ними соскользнуло все тело, и он снова оказался в верхней части расселины. Он лежал неподвижно, не видя скалы, правая рука вытянулась где-то сверху.

А море не унималось, отвоевывая у него расселину. Каждые несколько секунд под ним с глухим ударом катилась очередная волна. Тяжелые капли оседали на стенах и тонкой струйкой стекали в воронку перед его лицом. Одна из волн раскололась, и вода потоком обрушилась ему на ноги. Оторвавшись от скалы, он поднял голову. Гримаса боролась с онемевшими мышцами лица.

— Совсем как блюдечко.

Какое-то время он лежал, скрючившись в верхней части расселины. Гальки уже не было видно. В наплывах струй она оставалась лишь зыбким воспоминанием. Потом совсем исчезла, вместе с нею исчезла и скала, а со следующим ударом его накрыло с головой. Он стряхнул брызги с лица. Долго вглядывался в глубь расселины, словно не в воде тут было дело, а в чем-то другом.

— Совсем как блюдечко!

Спустил ноги, нащупал выступы, решительно втиснулся вниз, при каждом ударе волны прилипая к поверхности. Вполз назад. Каждый раз, когда новая волна отступала, он задерживал дыхание и сплевывал. Вода больше не несла с собой холод; скорее, она набирала силу. По мере того как тело опускалось к тому месту, где была галька, удары становились все сильнее. С каждой новой волной нарастал напор тяжести, тянувшей его вниз. Он потерял опору, пролетел последние несколько дюймов, и мгновенно волна подхватила его, свирепо втолкнула в угол и тут же попыталась оторвать от стенки. В паузах между волнами, когда он, пошатываясь, силился подняться на ноги, вода уже доходила ему до колен, накрывая оседавшую под его весом гальку. Он упал на четвереньки, погребенный зеленой массой, которая ударила в заднюю стенку угла, выбросив вверх столб брызг. Едва держась на ногах, он обогнул угол и уцепился обеими руками за стену. Вода пыталась его оторвать, но он держался. Высвободил нож, открыл лезвие. Наклонился вниз, и тотчас перед глазами возникли очертания скалы и водорослей. Ослабевший шум моря звучал в ушах поющей нотой. Когда он снова выпрямился, нож болтался у пояса, а в руках оказались два блюдечка. Море, сбив его с ног, перевернуло вниз головой. Он нащупал скалу и приник к ней, превозмогая напор воды. Волны на мгновение отступили, и он открыл рот, судорожно хватая воздух, словно отвоевывая пространство. Уцепился за выступы в углу, а волна, взорвавшись, поволокла его вверх, так что теперь приходилось прилагать усилия, чтобы удержаться внизу и владеть своим телом. После каждого удара он распластывался, пытаясь спастись от обвала воды. Но всякий раз, когда он поднимался, волны, хотя и утратившие свинцовую тяжесть, вновь принимались за него с какой-то изощренной злобой. Они раздирали одежду, били в промежность, раздувая шатром полы плаща, пока те не сбивались в комок над талией. Стоило ему взглянуть вниз, как вода устремлялась прямо в лицо или била в живот, выталкивая наверх.