Хаос - [84]

Шрифт
Интервал

— Обижаете, господин асессор, — оскорбился престарелый служащий. — Я свое дело туго знаю! Не стал бы понапрасну беспокоить господина асессора. И к тому же опросил, по какому делу. Но господин сообщил, что дело еще не заведено, а в секретариате его отправили сюда, поскольку оно предположительно проходит по ведомству господина асессора. Так что, впустить его или пусть еще подождет?

— Пусть войдет! — смирился Борхерс.

Вошел раввин — темное пальто с бархатными отворотами, бежевые лайковые перчатки, в руках атласный цилиндр. Под мышкой блестел глянцем соломенно-желтый портфель внушительной толщины. Лицо посетителя было исполнено достоинства и сознания важности своего дела.

— Раввин доктор Магнус, — представился посетитель.

— Борхерс, — через губу ответил асессор, не предлагая гостю сесть. — Чем могу служить?

— Не хотел бы злоупотреблять драгоценным временем столь высокопоставленного должностного лица, — начал доктор Магнус, так ловко манипулируя словами и модуляциями тона, что его речь приближалась к акустическому произведению искусства, одновременно делая намек на скрытую глубину мысли. — Понимаю, поскольку сам занимаюсь активной деятельностью, публичной деятельностью, пусть даже и в определенных ограниченных кругах. Тем не менее представляю общественные интересы. Никто лучше меня не поймет, насколько мы рабы нашей работы. Но как бы то ни было, долг привел меня сюда, обстоятельства, важные не только для общины, которую я имею честь здесь представить, но, в первую очередь, важные для нашего отечества и его культурного развития. И, должен сказать, со всей ответственностью изначально ставлю вас в известность, что, возможно, буду вынужден прояснить кое-какие детали и, возможно, не смогу ограничиться поверхностным… Э-э…

Магнус озадаченно огляделся.

— Присядьте, пожалуйста, — сдался господин асессор и предложил посетителю стул, усаживаясь на свое место. — Я был бы вам поистине благодарен… Видите ли, дел у меня и впрямь…

— Тогда in medias res, — удовлетворенно кивнул Магнус. — Позвольте представить вам документы по делу.

Он вынул из папки несколько книг угрожающего размера, кучу брошюр и газетных полос и все это взгромоздил на подставку для дел, стоявшую между ним и асессором, постоянно сверяясь с записями в своем блокноте.

Борхерс раздраженно следил за его манипуляциями.

— Не будете ли вы столь любезны вначале сообщить мне, о чем идет речь, — с подчеркнутой вежливостью осведомился асессор.

— Минуточку. Я просто хочу подготовить весь набор моих, так сказать, инструментов, чтобы потом не отвлекаться. Время — деньги! Ну, вот и все. Приступаю, как было сказано выше, in medias res. Слово вековечного кайзерского страдальца, что антисемитизм является позором нашего столетия, получило новое печальное и глубоко оскорбляющее меня как немца подтверждение. Один из столичных печатных органов, которые можно назвать ядовитыми грибами в газетных дебрях, листок, определенно известный в кругах королевской прокуратуры по роду деятельности, а именно еженедельник «Горн», опубликовал в последнем номере статью под названием «Разлагающее влияние евреев», выставляющую священные древние устои еврейской религиозной общины в крайне негативном свете, я бы даже сказал, обливает нечистотами и тяжелейшим образом унижает нас, иудеев, в совокупности и по отдельности, в наших праведных чувствах…

— Секундочку! — прервал Магнуса асессор. — Если я правильно понял, вы хотите, чтобы прокуратура приняла меры против «Горна» из-за его антисемитской статьи?

— Вы совершенно верно поняли, и я…

— Статья у вас с собой?

— Вот, извольте, corpus delicti[17]. Я позволил себе отчеркнуть красным на полях соответствующие места и хотел бы…

— Позвольте мне взглянуть самому!

Наметанным глазом Борхерс пробежался по всему тексту, включая и выделенные абзацы. Магнус внимательно следил за произведенным впечатлением, однако лицо асессора оставалось холодно-непроницаемым.

Закончив чтение, он недоуменно пожал плечами и показал на заваленную подставку:

— А все эти книги к чему?

— С помощью данной литературы я возьму на себя смелость, шаг за шагом, строка за строкой, доказать не только несостоятельность клеветнических наветов, но и злой умысел сочинителя этого пасквиля. Речь идет о злостной компиляции всего скопившегося за века мусора измышлений и диффамации. Этот щелкопер приводит здесь, к примеру, давно опровергнутую фальсификацию…

— Прошу прощения, господин раввин, полагаю, не имеет ни малейшего смысла зарываться в ваши материалы. Я дорожу своим временем. Если пожелаете передать их мне, то, в случае необходимости, мы привлечем независимого эксперта.

— Господин асессор! Авторитетные представители науки, из которых я, для чистоты аргументации, обращаюсь лишь к христианским теологам…

— Об этом позаботимся позже. Изначально следует проверить, является ли вообще это деяние наказуемым, представляет ли вопрос общественный интерес и подлежит ли вмешательству прокуратуры.

— Общественный интерес? Господин асессор, вы меня удивляете! Смею полагать, что стравливание граждан одного государства друг с другом, пробуждение в обществе самых низменных инстинктов не только представляют значимый общественный интерес, но и требуют надлежащего наказания. Внятная внутренняя политика и ее освещение в публичной сфере является лучшим средством…


Рекомендуем почитать
Кенар и вьюга

В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Пятый угол

Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.