Хаос - [83]
— Боже мой! — пронзительно взвизгнула фрау Ленсен, наконец осознав всю катастрофичность ситуации. — Это ужасно! Это невыносимо! И выйдет еще статья? Адольф, ты должен предотвратить это! Пусть полиция запретит!
— Полиция тут абсолютно бессильна, — понуро огрызнулся председатель, который справился с приступом ярости и теперь выглядывал в окно.
— А зачем тогда нужна полиция?! — зарыдала фрау Ленсен. — Значит, над нами можно безнаказанно издеваться и оставлять в беде?!
— Пока что на нас никто не нападает, — мрачно заметил супруг. — Может, хочешь, чтобы я пошел и во всеуслышание объявил, что в газетенке говорится о нас? Пока что имя не названо, это только предстоит. До срока полиция ничего не может сделать. Вот когда произойдет — да! Если подадим жалобу, десять против одного, что этого подонка из редакции прижмут, но процесс превратится в настоящее шоу! А барон Ансельм выступит свидетелем. Можете уже потренироваться давать присягу!
— Ты это серьезно, Адольф? — смешалась фрау Ленсен.
Эльза, которая до сих пор тихонько всхлипывала себе под нос, выпрямилась:
— Папа! Ты должен поговорить с редактором и все ему объяснить! Он не может не прислушаться к доводам разума!
— Так точно! — мрачно отчеканил Ленсен, — можешь на это положиться. Они найдут золотую жилу. Вся эта кутерьма не более чем обычный для этой желтой газетенки рэкет! Знать бы только, какой негодяй выложил этим подлецам всю подноготную! А наш милый Хайнц, заваривший всю эту кашу! Мальчик, который устраивает себе «невинные развлечения»! Как он теперь, удовлетворил свои «еврейские инстинкты»? Мы попали в прицел антисемитизма, а он, видите ли, развлекается и понятия не имеет о последствиях!
— Но папа! — Эльза пришла в себя и пыталась остановить отца, метавшегося по комнате. — Ведь что-то можно предпринять! Если дело можно решить деньгами, все не так уж плохо!
— Полагаешь, я, председатель ландгерихта Ленсен, должен еще и деньгами заткнуть пасть этих стервятников, чтобы они замолчали? Пойти на сделку с этими бандитами? И это на фоне того, что я только что выразил свое отношение к вымогателям и их так называемым жертвам? Да я же стану соучастником! Еще недавно при оглашении приговора по подобному делу я публично клеймил позором труса, посмевшего выплатить мзду! Речь тогда шла о торговце, совратившем несовершеннолетнюю, и из страха перед тюремным приговором…
— Не сравнивай! — вопила фрау Ленсен, заламывая руки. — Одумайся! Неужели ты позволишь, чтобы пресса макала нас в помои как евреев?! Нас дискредитируют! Нас никто не станет принимать! А дети? Если до барона Ансельма дойдет вся эта история, все будет кончено!
— История, конечно, поганая, — согласился председатель, по-прежнему пялясь в окно.
Подошла Эльза и мягко положила руку ему на плечо:
— Папа, ты должен принести жертву. Поди к этим людям и торгуйся с ними. Звучит невероятно — понимаю! Но, видишь ли, если хорошенько подумать, — я склоняюсь к этому, а Хайнц давно предсказывал: это не последняя пакость в нашей жизни. Только звено в цепи. С того самого момента, как мы отреклись от нашего мира, мы постоянно находимся под гнетом вымогателей. Чтобы кто-то забыл о нашем происхождении, мы вынуждены постоянно платить и унижаться. Мы перестали быть свободными людьми! Все эти взносы на церковные постройки, твои званые обеды для избранных, политические лекции по партийной деятельности, в конце концов, стипендия Остерману и мой неподъемный серебряный крест — разве все это не дань? Не предательство наших исконных чувств? Это вечное «Qui vive»[16] — не давление? И разве евреи здесь не объект извечного вымогательства? Разве еврей не должен покупать малейшее признание, малейшую смехотворную должность за десятикратную мзду? Что иным падает с небес, еврею приходится добиваться запредельной подмазкой. Есть, конечно, евреи, не поддающиеся всем этим веяниям. Которые изначально несгибаемо отстаивают автономию своей жизни. Но, папа, для нас это все в прошлом! Мы не можем остановиться на полпути! Ты сам избрал для нас эту жизнь, и из лучших намерений! И даже если теперь раскаиваешься, обратного пути нет! Согласись, я редко говорю что-то всерьез, — да и вообще, мы не поднимаем эту тему! — но теперь, когда нас загнали в тупик, моя мысль тебе не будет нова: делать нечего, надо идти до конца! Надо пройти через бремя унижений и заплатить шантажисту! Только, знаешь, господа из «Горна», на мой взгляд, не последние подлецы. Они всего лишь алчут денег!
Воцарилась тишина, только фрау Ленсен горько рыдала в углу дивана. Наконец господин Ленсен оторвался от окна и, пресекая дальнейшие излияния Эльзы, решительно зашагал к двери.
— Я в «Горн»! — бросил он на ходу.
— Прошу прощения… — вздохнул асессор Борхерс из прокуратуры при ландгерихте первой инстанции, с удивлением разглядывая карточку, которую служащий суда положил ему на стол.
Доктор филологии Йозеф Магнус, раввин,
и ниже приписка:
в качестве представителя председателя Союза подданных Германского Рейха, исповедующих иудаизм в неотложном порядке просит об аудиенции.
— Минутку, Штарке! — остановил асессор клерка, уже собиравшегося открыть дверь. — Вы уверены, что означенный господин ко мне? Не выяснится ли через полчаса, что этот вопрос вообще не в моей компетенции?
История дантиста Бориса Элькина, вступившего по неосторожности на путь скитаний. Побег в эмиграцию в надежде оборачивается длинной чередой встреч с бывшими друзьями вдоволь насытившихся хлебом чужой земли. Ностальгия настигает его в Америке и больше уже никогда не расстается с ним. Извечная тоска по родине как еще одно из испытаний, которые предстоит вынести герою. Подобно ветхозаветному Иову, он не только жаждет быть услышанным Богом, но и предъявляет ему счет на страдания пережитые им самим и теми, кто ему близок.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.