Хаос - [82]

Он отодвинул бумаги и с воодушевлением налил себе новую чашку кофе.

Фрау Ленсен удивленно посмотрела на мужа:

— Может, напишешь Хайнцу, что у тебя есть сказать? Было бы замечательно, если его выступление занесут в протокол. И потом, жаль, если твоя полезная идея не найдет применения.

— А так она осталась бы в семье! — подколола Эльза. — Папа, а правда! Хотелось бы мне посмотреть на Хайнца — светило юриспруденции! «Слово предоставляется референдарию Хайнцу Ленсену из Берлина…»

— Еще чего не хватало, — буркнул председатель. — Уж лучше пусть обойдет все ночные клубы Петербурга, чем откроет на конгрессе рот и в своей парадоксальной манере окончательно загубит себе карьеру!

— Заявлением твоей идеи?! — притворно ужаснулась Эльза. — Она такая бунтарская? Растишь из сына подрывной элемент?

— Именно! — господин Ленсен в приподнятом настроении намазал себе бутерброд. — Думаешь, откуда у мальчика такой ершистый нрав? Я выпестовал. Во мне сокрыты целые залежи зажигательных смесей. Так что порой ощущаю почти непреодолимое желание вскочить и покрутить все вокруг.

— Что ты такое говоришь! — испуганно воскликнула фрау Ленсен и отодвинула кофеварку подальше от своего благоверного.

— Ну, папа, ты даешь! — захлопала в ладоши Эльза. — Так держать, и я на твоей стороне! Чем еще удивишь?

Она была так заворожена, что думать забыла о газете, которую вынула из бандероли и все еще держала в руке.

— Да, так вот, — не без самодовольства похвастался Ленсен и встал из-за стола размять ноги. — Мои собственные детки держат меня за исключительного филистера, за крючкотвора и усердного прусского чинушу. В определенном смысле так оно и есть, именно такую роль я и представляю. А ведь и я был другим, когда-то я был в некотором роде…

— Евреем, — подсказала Эльза.

— Эльза! — прикрикнула мать.

Ленсен на мгновение потерял нить мысли.

— …был молодым, — закончил он рассеянно, слегка обиженный бестактностью дочери. — Впрочем… пожалуй… все равно! Я хотел сказать другое, вот: на последних судебных каникулах мне пришлось исполнять роль судьи по уголовным делам в Моабите, тогда-то во мне по-настоящему взыграло. Думал, взорвусь прямо в зале, посреди процесса — пришлось жестко брать себя в руки. Каким гнусным ремеслом мы занимаемся! Какую дурацкую комедию разыгрываем! К счастью, ничего такого я не отколол и не выпалил, а судил дальше от имени королевского права, защищая алтарь и отечество. Но, по меньшей мере, я никогда не воображал себе, что каторжной тюрьмой можно повысить мораль и нравственность!

— Да ты революционер, папа! — пришла в восторг Эльза.

— Да. Только тайный.

— Господин действительный тайный революции советник Ленсен! Нет, если уж тайный, то лучше Левизон! — рассмеялась Эльза, падая в кресло-качалку с так и нераспечатанной газетой в руке.

— Эльза, ты ведешь себя отвратительно! — возмутилась фрау Ленсен.

— Все мы революционеры, — вздохнул господин председатель ландгерихта. — Мы не настолько глупы, чтобы попасться на надувательство. Думаешь, я не понимаю суть дела, когда читаю все эти законопроекты по шантажу? Все сводится к тому, чтобы прикрывать преступников, идиотов и трусов! Они требуют ужесточить наказание за шантаж, но это всего лишь страховая премия на лицемерие и лживость общества! А штрафовать надо то ничтожество, которое шантажируют! Он скорее поддастся запугиванию какого-нибудь прожженного люмпена, чем доверится законности и морали государства и общества. Ну, не абсурд ли это? Лет десять назад было у меня такое дело: один тип отсидел десять лет за лжесвидетельство, помнится. Давно, как говорится, искупил свою вину, а вот потом платил и платил шантажисту, да так, что все свое состояние пустил на ветер, разорился подчистую — и за что? Чтобы не всплыли грешки его юности. Ужасно! — он присел и снова взялся за почту.

Фрау Ленсен устроилась у окна с вышиванием:

— А все-таки Хайнц мог бы хоть открытку прислать! Еще с границы или… Эльза! Бог мой! Что случилось?

Эльза, бледная и испуганная, не сводила застывшего взгляда с газетной полосы, вынутой из бандероли.

— В чем дело? — забеспокоился председатель и выхватил из рук дочери листок. — Что? «Горн»? Как эта бульварная газетенка попала к нам в дом?

Эльза молча ткнула в абзац, отчеркнутый красным карандашом.

Наморщив лоб, Ленсен прочитал заголовок:

— «Разлагающее влияние евреев». А нас-то это с какого боку касается?

— Смотри анонс! — простонала Эльза.

— Анонс? Что там?

Он быстро пробежал глазами выделенные строки, а его супруга со все возрастающим ужасом наблюдала, как его лицо наливается краской гнева.

— Эта разбойная банда! Гнусное отродье! — разразился он руганью и бросил скомканную газету на пол. — Грязный сброд! Шантажисты! Подлые шантажисты!

Он в ярости растоптал «Горн».

— Проклятый еврейский сброд!

II

Руководство «Горна» снабдило статью Остермана редакционным предисловием, которое гласило:

«Нижеследующей статьей из-под пера глубокого знатока еврейско-талмудической литературы, имя которого по известным причинам не раскрываем, мы начинаем цикл публикаций того же автора и в ближайших материалах раскроем высокозначимые факты по этой теме. Наши читатели знают, что мы неизменно придерживаемся строгой объективности, даже в отношении наших злейших врагов, даже в отношении евреев. И если сегодня, чтобы защитить наши немецкие устои, подвергающиеся угрозе экспансии восточного мировоззрения, мы со всей остротой и ясностью принимаем против этого безжалостные меры, то ничто нам не мешает и, в виде исключения, отдать должное освещению миролюбивых сторон еврейской жизни. Уже в следующем номере „Горна“ мы, вероятно, сможем предложить нашим читателям не лишенную пикантности сцену из салона крещеного еврея в фешенебельном квартале на западе Берлина, которая со всей очевидностью доказывает, насколько еврейские родственные чувства и еврейское общинное сознание перевешивают все иные социальные и прочие связи. Представьте себе декорированный живописными распятиями, живыми офицерами и баронами салон одного свежеобращенного берлинского еврея, занимающего высокое положение, в котором вдруг на семейном празднике объявляется поздравитель во всей красе своих завитых локонов на висках… Но не будем предвосхищать живописание, отсылаем вас к нашему следующему номеру, в котором выйдет фельетон „Семейка председателя, или Кровь круче воды“. Сегодня лишь обмолвимся, что и мы признаем еврейские добродетели. Надеемся, что тесные родственные связи по достоинству будут оценены и аристократическим семейством, которое в ближайшее время собирается соединиться семейными узами с господином председателем. Во исполнение нашего профессионального долга мы намерены подробно освещать бракосочетание и ожидаемое братание фрака, военного мундира и кафтана допотопных времен».