Хаос - [5]

Шрифт
Интервал

— Пусть так. Но согласитесь, что если выбор пал на «Фауста»…

— Вот уж не соглашусь! Знаете, этот еврейский юнец… Тсс, кажется, мы их спугнули. Они уходят! Посмотрите, как он жестикулирует! Сейчас перипатетически читает своей донне лекцию, доказывая, насколько аморальна вся эта история с Гретхен. До этого он явно убеждал ее, что будь Гёте евреем… О! Вот она, свобода мысли!.. Итак, будь Гёте евреем, постыдился бы писать нечто подобное.

— Что вы такое говорите! Ему надо почитать Гейне. Во всяком случае, я бы порекомендовал…

— Так вот, представьте себе: в такой неподражаемо дивный вечер парень читает девице сцены с Гретхен… И вот вам результат! Стал бы немецкий юноша заниматься подобным, если он не полный идиот? О, тот распорядился бы ситуацией практичнее, будь он хоть начинающим теологом!

— Может, девушка непривлекательна? — малодушно предположил пастор.

— Да? С такой бы немец и на скамеечку не присел!

— Шутки в сторону! — поразмыслив, ответил Боде. — Поговорим о более конкретном. Тут меня интересует другое: откуда, например, этот еврейский юноша мог так освоить немецкий, чтобы читать Гёте?

— Откуда? Им многое дается без труда, этим школярам-талмудистам! Они же ничего другого не изучают, кроме собственного Корана. В нем есть вся премудрость, считают они. Все остальное они хватают по случаю, походя, не придавая значения. Может, на «Фаусте» он просто учил немецкий.

— Поразительно! А знаете, я испытываю особый интерес ко всему еврейскому. В конечном итоге не напрасно Господь рассеял этот народ по миру. И на нас это налагает в некоторой степени обязательства… обязательства, которые, боюсь, подчас не признаются…

— О святые небеса! — воскликнул Штрёссер, отодвинувшись от пастора и заглядывая ему в глаза. — Обязательства? Особый интерес? О чем вы говорите? Хотя… простите, излагайте дальше.

Боде на мгновение почувствовал себя уличенным, заметив, что сказал больше, чем хотел.

— Послушайте, дорогой доктор Штрёссер, — наконец решился он. — Надеюсь, вы поддержите меня на моем новом поприще с вашим опытом и знанием местной обстановки. Так что вам стоит узнать больше обо мне и моих намерениях. Я покинул родную Померанию и круг любезных друзей и привычных забот по зову небольшой здешней лютеранской общины, следуя высшему предназначению. Я усмотрел и усматриваю в представившемся мне случае именно перст Божий. Известно ли вам, что в свое время я посещал в Берлинском университете семинар по мессианству среди евреев…

— О святые небеса! — прокряхтел Штрёссер. — Так вы тут посланец Божий? Ну, на чужих ошибках не учатся. Удачи в ловле душ!

— Послушайте, господин доктор! — Боде покраснел от негодования. — Шутки кончились! Я вовсе не «ловец душ» и не желаю, чтобы кто-то насмехался над идеей мессианства!..

Штрёссер молча попыхивал трубкой.

— Пожалуй, нам пора обратно, — не дождавшись ответа, поднялся пастор.

Некоторое время они шагали бок о бок, не проронив ни слова, пока Боде не возобновил беседу:

— Право, мне было бы крайне неприятно, если между нами возникнет некоторое недопонимание. Меня, конечно, огорчают многочисленные нападки, которым мы, духовенство, подвергаемся, когда сходим с накатанных рельсов. Видите ли, прежде я говорил о часто отрицаемом долге христиан перед иудеями. Как подумаю о неразумном упорстве наших антисемитов…

— Погодите! — обрадовался Штрёссер. — Значит, мы квиты! Когда дело касается этого, мне не до шуток!

— Вы что, антисемит? — ужаснулся пастор.

— А вы нет? — усмехнулся преподаватель.

— Антисемит? Да Бог с вами, разумеется, нет! Не могу отрицать, что в молодые годы подчас грешил инстинктивной антипатией к этим людям, но теперь я проповедник религии любви, только любви. И ее я несу тем, кто в ней особенно нуждается.

— Антисемиты бывают разного рода. Вы хотите лишить евреев их еврейства, если, конечно, удастся! Вы хотите в семитах убить семитизм. Разве это не есть подлинный антисемитизм?

— Знаете, таким образом мы погрязнем в буквоедстве. Я проповедую учение о спасении. Всех. Включая евреев.

— Ну-ну, поупражняйтесь на собственном опыте!

— Я знаю, что мне еще многое надо постичь. Думаю, все мы можем кое-чему поучиться как раз у евреев. Их непреклонная верность своему учению и законам всегда служили мне примером. Их преданность и благоговение…

— Благоговение? Евреи и благоговение?! Не смешите меня! Настоящий иудей ни перед кем не испытывает благоговения, даже перед своим богом!

— Да, либеральные иудеи Берлина или…

— Ах, кто говорит об этом сброде! — пренебрежительно отмахнулся Штрёссер. — Речь не о тех. Возьмите здешних старых евреев, старых благочестивых евреев… Впрочем, слово «благочестивый» надо взять в кавычки. Благочестия в нашем смысле в них нет.

— Что значит «нет»? Мне казалось, что глубокая религиозность евреев с древних времен может любому служить назиданием. С младых ногтей они начинают читать свои священные книги. Однажды я посетил школу для еврейских мальчиков — хедер, как они ее называют. Естественно, я ничего не понял, и по первому впечатлению этот хедер напоминал школу для негров, какую я однажды видел на фотовыставке в Берлине. Но их религиозное рвение…


Рекомендуем почитать
Сочини мою жизнь

Молодая журналистка Таня Сидорова получает предложение написать биографическую книгу о бизнесмене-политике. Его жизнь похожа на приключение: полна загадок и авантюр. Знакомство с таким мужчиной не проходит бесследно, Таня влюбляется. Но в борьбе за депутатский мандат не обходится без интриг. Девушке предстоит сделать сложный выбор. Сентиментальный роман с элементами социальной сатиры для тех, кто умеет думать, ценит юмор и верит в любовь.


Геморрой, или Двучлен Ньютона

«Мир таков, каким его вколачивают в сознание людей. А делаем это мы – пиарщики». Автор этого утверждения – пофигист Мика – живет, стараясь не обременять себя излишними нормами морали, потому что: «Никого не интересует добро в чистом виде! А если оно кого и интересует, то только в виде чистой прибыли». Казалось бы, Мика – типичный антигерой своего времени, но, наравне с цинизмом, в нем столько обаяния, что он тянет на «героя своего времени». Так кто же он – этот парень, способный сам создавать героев и антигероев в реальности, давно ставшей виртуальной?


Ад криминала: Рассказы и очерки

Автор — член Союза писателей России — побывал в Армении и Азербайджане, Тбилиси и Дубоссарах, Чечне и Осетии. Был под обстрелами и в заложниках… Что толкает человека к преступлению? Каковы истоки обоюдного национального озверения? Какова душа дьявола? Ответы на эти вопросы дает В. Логинов в своих лучших рассказах и очерках. "Ад криминала" — увлекательная книга о современной России, ее преступниках и героях.


Бизнес по-московски

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Суданская трагедия любви

Это история неразделённой любви, произошедшей в Судане с молодым российским переводчиком, которая почти полностью повторилась с журналистом, поехавшим в Судан из Москвы, спустя сорок лет. Мистические совпадения позволяют читателю сопоставить события, имевшие место в жизни героев с почти полувековой разницей. В романе любовь переплетается с политикой, мафией и простой обычной жизнью Африки и России. Книга рассчитана на широкий круг читателей.


Настенька

Молодая, красивая и уверенная в жизни москвичка. Ей верится, что жизнь будет прекрасной, как в романах и стихах, которые она любит читать и писать сама. Однако траектории жизни непредсказуемы. Хамство в любви и коварство в политике окружают девушку, только что вышедшую в самостоятельную жизнь. Вокруг все рушится, а ей надо не просто выжить, но и понять — для чего. Не замутить душу, когда кругом столько грязи, невероятно трудно и все-таки можно, ведь ее все называют Настенькой. В первой книге трилогии описываются события, охватывающие период с 1984 по 1987 годы.


Дети Бронштейна

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.