Хаос - [6]
— А вы знаете, что эти еврейские маломерки учат с таким «религиозным рвением»? Может, законы брачных связей, которые у них скрупулезно регламентированы, или…
— Я вас умоляю: мальчики восьми-девяти лет!
— Ну и что? Вы подходите с европейскими мерками, а это в корне неверно! Содержание текстов им совершенно безразлично, они его и не видят за своей педантичностью, игрой со словами и всякой мелочью. А что касается «благоговения» у ваших мальчиков… Впрочем, у евреев нет мальчиков. Они уже рождаются стариками! И более непочтительного, отвергающего все авторитеты сообщества нет на свете. У них только скепсис, сомнения, вопросы и противопоставления; они ни слова не принимают на веру, и даже самый малолетний талмудист нагло оппонирует мудрецу, который уже с тысячу лет покоится в лоне Авраамовом. Они хотят все знать и ничему не верят. Разве что верят в себя. Вот их единственная вера!
— Ну, это уж слишком! — воскликнул Боде. — Не верят! Израиль, народ веры, — народ, который прежде всех проповедал чистую веру в Бога, из которой мы сами…
— Лучше не будем касаться этой темы, господин пастор, — поморщился Штрёссер. — Может, в другой раз? От евреев ли мы получили нашу веру, это еще вопрос. В сущности, благословенный Рамсес был набожнее декана теологического факультета в Грейфсвальде. По крайней мере, верил сильнее. Но куда нас сей факт заведет в нашем споре? Интересно, как вы себе представляете отношение евреев к их богу?
— Ну, как сказать? Во всяком случае, как у верующих любого исповедания. Так же, как все мы стремимся и идем к Богу.
— Тогда вам следует поближе узнать этих людей. У вас волосы встанут дыбом, когда услышите, какие небылицы рассказывают их бородатые патриархи! Какой чудак-человек там Господь Бог. Как его сплошь и рядом водят за нос.
— Нет, не могу даже вообразить такого! Это несовместимо с благоговением в нашем смысле…
— Вот-вот! В Пруссии считается святотатством нечестиво перетолковывать библейский стих.
— И не без основания, господин доктор! Священное Писание есть Священное Писание!
— Скажите-ка, господин пастор, по-вашему, были ли древние греки богобоязненны? Я имею в виду, испытывали ли они благоговение перед своими святынями?
— Перед тем, что они считали священным, — несомненно. В древние века…
— Хорошо. А как у вас это вяжется с тем, что в греческой мифологии Зевс и некоторые члены его семейства частенько выступают то в весьма щекотливой, а то в донельзя комичной роли?
— Действительно. Думаете, и у евреев нечто подобное?
— Я вообще не думаю о евреях! Но! Стоит мне подумать, будто что-то понял в них, как оно в следующее мгновение выворачивается наизнанку. Я вам просто констатирую некие факты. И предостерегаю от того, чтобы по собственным лекалам кроить образ евреев, а потом им же и умиляться. Ложный путь, на который вы благополучно ступили, господин пастор! Евреям живется здесь, на святой Руси, кошмарно. Это правда. Нам, немцам, остается только уповать, что они не побегут в наши земли, как в прошлые годы бежали в Польшу. Они в состоянии опрокинуть всю нашу культуру и уже взялись за дело!
— Вы не считаете евреев культурным народом?
— А что вы понимаете под «культурным народом»? Некультурных народов нет. Каждый имеет свою более или менее развитую культуру. Только вот не существует общего мерила! Возможно, у евреев даже лучшая культура или более древняя, или более совершенная. Тем хуже для нас, ибо тем она опаснее! Ее надо придушить, прежде чем окажется слишком поздно! Это элементарная самозащита! Русские здесь как нельзя правы!
— Но это не по-христиански!
— Именно по-христиански! Это практичное христианство. По-иному церковь никогда и не действовала, куда бы ни дотянулись ее руки. И это не ненависть, это верное направление, деяние из любви к ближнему! Необходимая оборона! С другой стороны, посмотрите на евреев: жутко способные, свободные от оков догмы и преклонения перед авторитетами, от благоговения перед всяческими «мумиями», трезвые во всех отношениях, в высшей степени прилежные; не только охраняющие, но и культивирующие прочные семейные связи, соблюдающие чистоту расы и сотнями запретительных законов глубоко укореняющие самобытность — они являют собой чудовищную силу. Их жизненно необходимо уничтожить, прежде чем они осознают свою власть и вкусят ее!
— В сущности, вы перечислили массу положительных качеств, господин доктор! — рассмеялся пастор. — И если опустить итоговый вывод, вас можно считать апологетом евреев. Вспомните библейского Валаама, который пришел проклясть детей Израилевых, а вместо этого благословил, увидев их лагерь.
— Совершенно верно: когда увидел и просчитал их преимущество! Вот в чем соль! Его наниматель, царь Валак, мог их и сам прекрасно поносить, однако предпочел заплатить за проклятие. А евреи, они умнее многих: не Валак, а Валаам до сих пор считается у них злейшим антисемитом — именно потому, что тот спасовал перед их мощью. И уж не обижайтесь, господин пастор, если я подпорчу вам обедню, раз вы сами заговорили о Валаке и Валааме: по Библии, Валак пытался подступиться к израильтянам с милосердием и любовью, в отличие от амаликитян, которые истребляли их мечом, пытался миром перетянуть их на свою сторону и обратить. И в итоге моавитяне более ненавистны иудеям, чем амаликитяне. Так что благодарности от евреев вы не дождетесь.
Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.
Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.
«Антология самиздата» открывает перед читателями ту часть нашего прошлого, которая никогда не была достоянием официальной истории. Тем не менее, в среде неофициальной культуры, порождением которой был Самиздат, выкристаллизовались идеи, оказавшие колоссальное влияние на ход истории, прежде всего, советской и постсоветской. Молодому поколению почти не известно происхождение современных идеологий и современной политической системы России. «Антология самиздата» позволяет в значительной мере заполнить этот пробел. В «Антологии» собраны наиболее представительные произведения, ходившие в Самиздате в 50 — 80-е годы, повлиявшие на умонастроения советской интеллигенции.
"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...
1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.
Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.