Хаос - [8]

Шрифт
Интервал

У фрау Марии округлились глаза:

— «Фауста»?

— Да. «Фауста» Гёте. Я бы с удовольствием перечитал, и ты, думаю, уже многое подзабыла.

— Ну-у, — протянула фрау Марта, — вальсы я когда-то играла. Мама не одобряла, что я играю танцевальную музыку, а папа говорил: «Гёте!» Папа всегда был таким снисходительным.

— Но детка! — Боде снова принялся листать «Часы назидания». — Я имел в виду не оперу. Когда ты читала… читала ли ты вообще «Фауста»? Настоящего «Фауста», Гёте ты когда-нибудь читала?

— Ах, право, не знаю. Подожди-ка, в школе мы изучали «Марию Стюарт» Шиллера и «Мессинскую невесту»… А Гёте… «Торквато Тассо», да! О, это было чудесно! Мы были без ума от доктора Рютенбуша! Погоди, знаю еще несколько пьес. В кружке мы читали по ролям «Ифигению» Гёте и «В доме коммерции советника» Геймбурга… или это все-таки была Марлитт? Уж и не упомню, там было много книг, авторы как-то подзабылись. Папа всегда поощрял нас читать что-нибудь современное, чтобы мы имели представление о жизни в этом мире. Нет, «Фауста» я, пожалуй, не брала в руки, но я его знаю. Доктор Рютенбуш подарил мне на конфирмацию «Историю литературы» в серебристо-сером переплете, а раз уж это был подарок от него, так сказать, «предмет любви», я посидела над «Историей» очень основательно. Но на пользу это не пошло. Папа тоже всегда считал, что такое занятие не для юных фрейлейн. И потом, я сама думаю, когда девушка выходит замуж, у нее появляются более важные дела… Обязанности, да, так вот. И оттого, прочитала я «Фауста», нет ли, клецки вкуснее не станут. Как раз наоборот. Если вспомнить ту же Хильду Лилиенфельд, та целыми днями глотала книжки, а вот смогла бы она приготовить приличный омлет — я сильно сомневаюсь!

Боде снял с полки томик Гёте, уныло полистал его.

— Нет, ну если тебе так уж хочется, милый Иоганнес, — примирительно сказала фрау Мария, — можешь немножко почитать из «Фауста». Сегодня уже так поздно, и что-то клонит ко сну. Жаль, что не успеем с «Назиданиями»!

Пастор отложил Гёте и резко придвинул книгу с золотым обрезом. Он начал читать скороговоркой и на повышенных тонах, свирепость которых никак не вязалась с кроткими приторными словами, но вскоре его голос смягчился и выровнялся. Когда фрау Мария, как и ожидалось, задремала под монотонное бормотание, он снова взялся за Гёте и углубился в историко-литературное предисловие образованного издателя.

У пастора Боде созрел план.

V

Пастор Боде был таким человеком, что если уж строил планы, обязательно приводил их в исполнение. Он прибыл в Борычев с благой целью принести местечковым евреям Благую весть или, по крайней мере, из первоисточника почерпнуть знания о душах, которые намеревался спасти. Пока что ему не подворачивался случай вступить в контакт с евреями. Он искал точки соприкосновения в полной уверенности, что «начало — всему голова». Встреча с юным еврейским чтецом «Фауста» показалась ему знамением Небес, и он был полон решимости воспользоваться этой возможностью. Теперь же еще и запасся духовным оружием.

Следующими вечерами он стал чаще прогуливаться на бульваре в одиночестве и неизменно заставал там юную парочку, погруженную в изучение «Фауста». Он внимательно присматривался к ним, но те не обращали на него внимания.

Как-то раз он следовал за ними в отдалении и, когда молодые люди расстались, решительно ускорил шаг, чтобы нагнать медленно бредущего Йосла с книгой в руке.

— У вас в руках прекрасная книга, мой юный друг! — мягко вступил Боде, делая вид, будто мимоходом увидел обложку издательства «Реклам». — Ах, не пугайтесь! — добавил он, когда вырванный из собственных грез Йосл недоуменно уставился на незнакомца. — Не пугайтесь. Я просто заметил у вас хорошую книгу.

— А? — выдохнул растерянный Йосл. Он скривил широко открытый рот, прищурился и склонил голову набок. — А?

— Я говорю, хорошая у вас книга.

— Книга?

— Да. «Фауст» Гёте. Это прекрасная книга, но не на всякого.

Йосл постепенно приходил в себя.

— Вы знаете эту книгу? — недоверчиво спросил он.

— Разумеется, — улыбнулся пастор. — Это немецкий автор и одно из наших классических произведений. Скажите, вы его понимаете?

— Понимаю ли? Книгу? А почему нет? Вам там что-то не ясно?

Боде наморщил лоб. Он допускал, что его радушное покровительство может не встретить должного отклика, но никак не рассчитывал самому быть подвергнутым экзамену по катехизису. Он уже не был так уверен, что запланированное одолжение молодому еврею объяснить «Фауста» поднимет бурю восторга и благодарности.

— Не хотите ли навестить меня? — тем не менее решительно предложил он. — Я бы с удовольствием побеседовал с вами о «Фаусте».

— Хорошо, — бесстрастно ответил парень. — У вас, наверное, много вопросов. Я готов объяснить вам.

Такого поворота Боде не ожидал, это вызвало у него усмешку. Однако главным было то, что он завязывает с евреями более близкие отношения, что выявился общий круг интересов, а остальное приложится.

Вот и, к великому удивлению фрау Марты, вышло так, что получасом позже за большим рабочим столом возле пастора сидел Йосл и дискутировал с ним, будто так оно и положено.

Возникшие поначалу языковые трудности были легко преодолены. Если пастор не понимал какое-то слово, у Йосла тут же находилось с дюжину описаний, к тому же для вразумительности он постоянно использовал живой и выразительный язык жестов. А то, что хотел донести пастор, юноша интуитивно схватывал на лету.


Рекомендуем почитать
КНДР наизнанку

А вы когда-нибудь слышали о северокорейских белых собаках Пхунсанкэ? Или о том, как устроен северокорейский общепит и что там подают? А о том, каков быт простых северокорейских товарищей? Действия разворачиваются на северо-востоке Северной Кореи в приморском городе Расон. В книге рассказывается о том, как страна "переживала" отголоски мировой пандемии, откуда в Расоне появились россияне и о взгляде дальневосточницы, прожившей почти три года в Северной Корее, на эту страну изнутри.


В пору скошенных трав

Герои книги Николая Димчевского — наши современники, люди старшего и среднего поколения, характеры сильные, самобытные, их жизнь пронизана глубоким драматизмом. Главный герой повести «Дед» — пожилой сельский фельдшер. Это поистине мастер на все руки — он и плотник, и столяр, и пасечник, и человек сложной и трагической судьбы, прекрасный специалист в своем лекарском деле. Повесть «Только не забудь» — о войне, о последних ее двух годах. Тяжелая тыловая жизнь показана глазами юноши-школьника, так и не сумевшего вырваться на фронт, куда он, как и многие его сверстники, стремился.


Винтики эпохи. Невыдуманные истории

Повесть «Винтики эпохи» дала название всей многожанровой книге. Автор вместил в нее правду нескольких поколений (детей войны и их отцов), что росли, мужали, верили, любили, растили детей, трудились для блага семьи и страны, не предполагая, что в какой-то момент их великая и самая большая страна может исчезнуть с карты Земли.


Сохрани, Господи!

"... У меня есть собака, а значит у меня есть кусочек души. И когда мне бывает грустно, а знаешь ли ты, что значит собака, когда тебе грустно? Так вот, когда мне бывает грустно я говорю ей :' Собака, а хочешь я буду твоей собакой?" ..." Много-много лет назад я где-то прочла этот перевод чьего то стихотворения и запомнила его на всю жизнь. Так вышло, что это стало девизом моей жизни...


Акулы во дни спасателей

1995-й, Гавайи. Отправившись с родителями кататься на яхте, семилетний Ноа Флорес падает за борт. Когда поверхность воды вспенивается от акульих плавников, все замирают от ужаса — малыш обречен. Но происходит чудо — одна из акул, осторожно держа Ноа в пасти, доставляет его к борту судна. Эта история становится семейной легендой. Семья Ноа, пострадавшая, как и многие жители островов, от краха сахарно-тростниковой промышленности, сочла странное происшествие знаком благосклонности гавайских богов. А позже, когда у мальчика проявились особые способности, родные окончательно в этом уверились.


Нормальная женщина

Самобытный, ироничный и до слез смешной сборник рассказывает истории из жизни самой обычной героини наших дней. Робкая и смышленая Танюша, юная и наивная Танечка, взрослая, но все еще познающая действительность Татьяна и непосредственная, любопытная Таня попадают в комичные переделки. Они успешно выпутываются из неурядиц и казусов (иногда – с большим трудом), пробуют новое и совсем не боятся быть «ненормальными». Мир – такой непостоянный, и все в нем меняется стремительно, но Таня уверена в одном: быть смешной – не стыдно.


Пятый угол

Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.