Хаос - [34]
— Увольте, господин доктор! — раздраженно перебил раввина Гермерсхайм. — По вашей просьбе я уже взял Клука пайщиком на свою фабрику. И вообще, не пора ли довести до ума наш договор?! Мне еще надо успеть на заседание правления Союза сторонников субботы! Отныне я могу не прекращать производство и по субботам. Так что буду вынужден уволить всех еврейских служащих.
— Всех еврейских служащих?
— Само собой разумеется! Если фабрика будет работать и по субботам, то я должен требовать, чтобы все работники появлялись на своих рабочих местах. Среди шестидесяти единиц персонала, естественно, найдется достаточное количество желающих трудиться по субботам. И я, несомненно, никогда не допущу на моем предприятии осквернения субботы евреями. Так что…
Раввин взирал на него в явном расстройстве.
— Прискорбно. Это коснется многих. Милостивая госпожа, — он перевел рассеянный взгляд на Шану. — Как видите, в сложившихся обстоятельствах я не в силах вам помочь. Однако буду иметь ваше дело в виду. И если вы снова решите обратиться ко мне… Краузе, у вас готово? Не соблаговолите ли, господин Гермерсхайм, проверить, насколько качественно выбрит Клук? А вы, господин Блут, не забудьте, что все договоры купли-продажи должны быть заверены печатями! Итак, госпожа, возможно, что-то еще удастся сделать, у господина Гермерсхайма есть связи. Если только он найдет нужным! Но и вы должны пойти на маленькие уступки! От вас не убудет, если вы, скажем, приплетете искусственную косу или наложите шиньон. Думаю, его это устроит. По крайней мере, формальности будут соблюдены. На худой конец, и это можно будет определить достаточным.
— Господин раввин! — Шане кровь кинулась в лицо. — Не стоит так хлопотать! Что вам угодничать передо мной? Я же не Господь Бог!
И вышла.
По договоренности с мужем встретиться у Кайзера, Шана поднималась по узкой лестнице в мрачном обветшалом доме на Аугустштрассе. В полутьме она с трудом разбирала таблички на дверях квартир. Казалось, весь дом заполонили студенты. Наконец на четвертом этаже, под эмалированной табличкой «Денеке», она разглядела простенькие «канд. фил. Якоб Кайзер», рядом «канд. мед. Фриц Гамбургер».
Она дважды коротко нажала на едва поддающуюся кнопку звонка, как было обозначено на табличке. Изнутри послышалась мелодия вальса в клавишной вариации. Зашаркали шаги, заскрипела дверь, раздвинулась щель на длину цепочки, и в ней показался внимательный глаз на широком бабьем лице. Потом дверь закрылась, открылась снова, на этот раз широко, и проем заняла объемистая фигура дородной особы. Особа, как своей, протянула Шане полную руку и одарила сердечным рукопожатием.
— Заходите, заходите, милая! — на шаг отступила она, смеясь без видимой причины. — Эй, дети! Ну и повезло вам, шалопаи! — крикнула она куда-то в глубь помещений. — Вот и партнерша господину Гермерсхайму! Нет, что за мир! Заходите же, милочка! Чем ближе к ночи, тем приятней гости! Рассмотрим вас со всех сторон!
Она впустила озадаченную Шану в темную прихожую. Через открытую дверь из ближайшей комнаты пробивался луч света. Шана сделала пару шагов. За фортепьяно сидел белокурый молодой человек в одной рубашке, на диване другой — между двумя девушками. Черноволосая с сигаретой во рту собирала распущенные волосы. Вторая, блондинка, легко вспорхнула и подлетела к двери. За ней обозначился силуэт высокого, одетого с элегантной небрежностью юноши.
— Заходите, не стесняйтесь! — прощебетала блондинка. — Кого вы нам тут доставили, фрау Денеке? Я — Аманда. Рожденная глупышкой, конфирмирована и необразованна! — Она повисла на руке Шаны и залилась смехом. — А вы, фрейлейн? Откуда вы нам явились?
— Простите… Наверное, это ошибка… — пролепетала совершенно сбитая с толку Шана. — Я… Я хотела… Господин Кайзер здесь живет?
— Уи! Йес! — радостно взвизгнула Аманда, отпуская руку Шаны, и схватила за руки высокого молодого человека, задергала его за рукава лощеного сюртука, содрогаясь от смеха. — А я уж подумала, это к тебе, милейший господин Гермерсхайм!
— Вот те раз! — покачала головой фрау Денеке. — А я-то уж подумала, кадрилья в полном составе! И снова вы один, господин Гермерсхайм!
— Хватит вам дурачиться! — крикнула брюнетка с дивана. — Фрейлейн черт знает что может подумать! Проводите ее уже!
Высокий молодой человек, сопя, приблизился к Шане и галантно поклонился:
— Меня зовут Гермерсхайм. Прошу, госпожа, сюда! Позвольте! Мой друг Кайзер дома. И не один. Мы все студенты, милостивая госпожа, и как раз изучаем талмудический трактат…
Он открыл одну из дверей.
— Господин Кайзер! К вам дама! — пронзительно выкрикнула Аманда и снова прыснула.
Шана в сопровождении Гермерсхайма вошла в комнату Кайзера. Длинное помещение освещалось лишь светом из окна, выходящего во двор и косо расположенного в нише. Там же стоял стол, заваленный фолиантами, в которых Шана легко распознала тома Талмуда. Склонившись над книгами, сидели четверо. Йосл и рядом другой молодой человек — по описанию, Кайзер; далее среднего роста мужчина лет сорока с пепельно-рыжей округлой бородой и еще один рыжеватый такого же возраста с ярко выраженной туповатостью на лице.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.