Хаос - [35]

Шрифт
Интервал

Из соседней комнаты доносились шепоты и смешки, потом раздались звуки вальса и послышалось шарканье танцующих ног.

Кайзер резко вскочил навстречу Шане:

— Вы, конечно, фрау Шленкер! Добро пожаловать! Вместе с вами солнце вошло в мою студенческую каморку! Гермерсхайм, конечно, уже сам представился? Это мой старый друг учитель Йользон, который по доброте душевной занимается с нами Талмудом и уже не на жизнь, а на смерть сцепился с вашим мужем по поводу трудных мест. А рядом Лёвенберг.

— Мы все обсудили с господином Кайзером, — радостно сообщил Йосл. — Он мне поможет! Я уже знаю, где брать книги и с чего начинать. И он сам позанимается со мной! А еще: думает, здесь найдется для нас комната!

— А теперь расскажите нам о визите к доктору Розенбахеру! — вмешался Кайзер. — Я пока позабочусь о чае.

Он открыл дверь в соседнюю комнату. Оттуда с любопытством выглянула блондинка.

— Нельзя ли кипяточку, фрейлейн Аманда? — спросил Кайзер, оставаясь в дверях.

— Бэ эс! То есть будет сделано! — ответила Аманда и скрылась.

Изнутри кто-то крикнул:

— Слушай, Кайзер! С этим принцем Гомбургским[10] не все так просто! Все-таки сцена у собора больше говорит в мою пользу, а не в твою! Курфюрст и не собирался всерьез казнить принца!

— Позже поговорим! — откликнулся Кайзер и вернулся к себе. — Итак, чего вы там добились у Розенбахера?

— Немного, — вздохнула Шана и рассказала о своем визите в мельчайших подробностях. — Это, — закончила она рассказ, — произвело впечатление скорее промышленного производства, чем приемной раввина. И главное действующее лицо у них там некто Клук. Что за странная личность! Похоже, он скупает все: аптеки, спиртзаводы, магазины колониальных товаров и много другого. Без оглядки подписывает документы на миллионы, а платит пару грошей! Акционер огромных компаний, а одет как рабочий. Бреется у раввина и на все один ответ: «Да, господин доктор»!

Якоб Кайзер посмеялся от души.

— Ну конечно, если не знать Клука! Клук — столп иудейских ортодоксов в Берлине. Он не еврей — на этом и зиждется его положение. Он уже много лет варится в этой среде и чувствует себя прекрасно. Но горе ему, если однажды он решит обратиться в иудейскую веру! Тем самым он подорвет основы своего существования и тут же лишится куска хлеба.

— Как это? — удивилась Шана. — Скажите, а это один из принципов ортодоксов Германии — не брать еврейских служащих? Вот как у господина Гермерсхайма?

— У моего отца? — спросил отпрыск. — О, это нечто иное! Но я, конечно, был бы пообходительнее.

— Цель жизни Клука, — продолжил Кайзер, — выполнять то, что запрещено верующему еврею, но без чего тот не хотел бы оставаться. И Клук своим участием сильно облегчает бытие.

— А, понимаю, — обрадовался Йосл. — В субботу он включает и выключает свет. Этим и живет?

— Это лишь малейшая толика его деятельности. Да, по субботам он ходит по домам, открывает письма, шевелит угли в печи и делает по хозяйству еще тысячу мелочей. О его многогранности вы сегодня уже получили представление. Но существеннее другое: за несколько марок его имя и подпись всегда к вашим услугам! Волшебное слово «Клук» под соответствующим документом снимает все угрызения совести так же надежно, а может, и еще надежнее, чем отпущение грехов. Возьмем, например, вопрос субботнего отдыха. Острая конкуренция и, главное, обязательный выходной по воскресеньям принуждают набожного еврея из чувства самосохранения открывать свой магазин в субботу. Для того чтобы не нарушать строгого запрета Торы и Талмуда, некоторые находят выход: берут себе в партнеры нееврея. Теперь магазин не чисто еврейский, так что спокойно может торговать в субботу. Еврей-владелец, само собой, в этот день держится подальше от торговых помещений. Бывают случаи, когда невозможно иметь партнера, и тогда хозяин за смешную сумму нанимает подставное лицо — это и есть наш Клук.

— И все поголовно так? — спросила Шана.

— По меньшей мере, часто. Таким образом бравый Клук сделался совладельцем значительного числа самых разных фирм.

— Забавно! — сказал Йосл. — А с другой стороны, как еще человеку помочь себе!

— А теперь, перед Пасхой, у Клука начинается главный деловой сезон. Известно, что строгое предписание убрать на праздничную неделю из своего владения все, что соприкасалось с квасным, для личного хозяйства уже тяжкое бремя, а уж для некоторых предприятий и вообще непосильное. К счастью, на этот случай Бог создал Клука. Все, чем после Песаха снова можно будет пользоваться, продается ему. Клук покупает кухонное оборудование, винные склады, бочки уксуса, спиртовые и сахарные заводы, земельные участки и аптеки, кофейни и конторы, и много всего еще. Каждый год сделки заключаются по накатанной схеме, формуляры даже печатаются в типографии. Суммы продажи, конечно, вносятся весьма внушительные — иначе могло бы подключиться какое-то третье лицо и совершенно серьезно исполнить контракт. Клук, разумеется, платит задаток в несколько грошей и оставляет за собой право отказа от владения, и в первый день после праздника он исправно появляется во всех местах и с озабоченной миной на лице заявляет, что покупка для него обременительна и он желает воспользоваться своим правом отказа. Клук получает чаевые, договор разрывается, и все возвращается на круги своя.


Рекомендуем почитать
Что мое, что твое

В этом романе рассказывается о жизни двух семей из Северной Каролины на протяжении более двадцати лет. Одна из героинь — мать-одиночка, другая растит троих дочерей и вынуждена ради их благополучия уйти от ненадежного, но любимого мужа к надежному, но нелюбимому. Детей мы видим сначала маленькими, потом — школьниками, которые на себе испытывают трудности, подстерегающие цветных детей в старшей школе, где основная масса учащихся — белые. Но и став взрослыми, они продолжают разбираться с травмами, полученными в детстве.


Черные крылья

История дружбы и взросления четырех мальчишек развивается на фоне необъятных просторов, окружающих Орхидеевый остров в Тихом океане. Тысячи лет люди тао сохраняли традиционный уклад жизни, относясь с почтением к морским обитателям. При этом они питали особое благоговение к своему тотему – летучей рыбе. Но в конце XX века новое поколение сталкивается с выбором: перенимать ли современный образ жизни этнически и культурно чуждого им населения Тайваня или оставаться на Орхидеевом острове и жить согласно обычаям предков. Дебютный роман Сьямана Рапонгана «Черные крылья» – один из самых ярких и самобытных романов взросления в прозе на китайском языке.


Автомат, стрелявший в лица

Можно ли выжить в каменных джунглях без автомата в руках? Марк решает, что нельзя. Ему нужно оружие против этого тоскливого серого города…


Сладкая жизнь Никиты Хряща

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Контур человека: мир под столом

История детства девочки Маши, родившейся в России на стыке 80—90-х годов ХХ века, – это собирательный образ тех, чей «нежный возраст» пришелся на «лихие 90-е». Маленькая Маша – это «чистый лист» сознания. И на нем весьма непростая жизнь взрослых пишет свои «письмена», формируя Машины представления о Жизни, Времени, Стране, Истории, Любви, Боге.


Женские убеждения

Вызвать восхищение того, кем восхищаешься сам – глубинное желание каждого из нас. Это может определить всю твою последующую жизнь. Так происходит с 18-летней первокурсницей Грир Кадецки. Ее замечает знаменитая феминистка Фэйт Фрэнк – ей 63, она мудра, уверена в себе и уже прожила большую жизнь. Она видит в Грир нечто многообещающее, приглашает ее на работу, становится ее наставницей. Но со временем роли лидера и ведомой меняются…«Женские убеждения» – межпоколенческий роман о главенстве и амбициях, об эго, жертвенности и любви, о том, каково это – искать свой путь, поддержку и внутреннюю уверенность, как наполнить свою жизнь смыслом.


Пятый угол

Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.