Хаос - [33]

Шрифт
Интервал

раздел «Нормы»! А я пока закончу с прочим.

Раввин подошел к столу и взял пачку заполненных формуляров.

— Так, договор «Хайльбрунн — Клук, купля аптеки» — в порядке. Договор «Мейенберг — Клук, магазин колониальных товаров» — тоже. «Линденберг — Клук, синильная кислота» — хорошо. Стоп! Здесь, в договоре по спиртзаводу, вы не заполнили графу «Сумма», господин Блут! Итак, спиртзавод у нас уходит по цене семь миллионов пятьсот тысяч марок в собственность господина Августа Фердинанда Клука! Запрошенная сумма вас устраивает, Клук?

— Да, господин доктор, — равнодушно раздалось из угла.

Шана удивленно посмотрела на невзрачную фигуру, так безучастно распоряжавшуюся миллионами.

— В качестве задатка, — продолжил раввин, — покупатель господин Клук уплачивает пятьдесят пфеннигов. Согласны, Клук?

— Да, господин доктор.

— Прекрасно! Внесите в формуляр, господин Блут! Фрау Бергманн, — обратился раввин к даме с горжеткой, одновременно открывая нож и делая надрезы на гусе, протянутом женщиной в шали. — К сожалению, ничего утешительного в отношении вашей посуды сказать не могу. Ну и учудила ваша девушка с молоком! Ладно бы еще молоко было холодное! А так, посуда стала непригодной и вам придется выбросить весь сервиз. Ножи еще можно спасти. Воткните их на три дня в землю, можно в цветочный горшок. Потом дозволяется пользоваться. Гусь в порядке, приятного аппетита!

Женщина с гусем в корзине удалилась, сияя от радости. Фрау Бергманн попрощалась с тяжелым вздохом.

— Теперь вы подойдите, — поманил он русских евреев, переминавшихся у двери. — Что у вас?

С ними он разобрался быстро, но участливо. Они оказались посланцами ешивы из Лиды и Брест-Литовска, собиравшими в Германии пожертвования на содержание своих школ; потом сочинители ученых еврейских книг, самолично распродающие свои труды; далее обычные просители — и все ушли удовлетворенные.

— Господин Блут! Можете пока зарегистрировать заявки на религиозную школу! Пожалуйста, господа! — раввин махнул рукой группе с детьми. — Отдайте ваши документы этому господину! Так. А у вас что? — он подошел к мужчине с тюбиками и баночками. — Вот как! Новое средство для бритья? Клук! Подойдите!

Человек, с легкостью ворочающий миллионами, приблизился.

— Очень хорошо! По-видимому, вы не брились уже несколько дней. Садитесь на стул! Ну, дорогой Краузе, показывайте ваше искусство! Побрейте-ка мне старину Клука! Итак, поймите меня правильно! Как нееврей вы можете быть не в курсе, в чем суть дела. По нашему закону никакой гильотинный нож не должен коснуться бороды!

— С этим изделием такой необходимости нет! — заверил Краузе. — Мази вытравляют поросль до корней, а потом легко удаляются ложкой. Действуют лучше любой бритвы.

— Посмотрим! Приступайте!

Шана с нарастающим изумлением наблюдала, как у окна протекает процедура ритуального бритья тайного миллионера.

— Вы нашли нужный раздел, господин Гермерсхайм? Хотя подождите минутку! Хочу вам показать нечто удивительное. Новое, невероятно практичное изобретение! — раввин подозвал мужчину с ремнями и ключами. — Снимите сюртук и опояшьтесь ремнем! Видите? До сих пор в субботу из-за запрета на ношение была просто беда: из дому не выйти с ключом от двери! А теперь я заказал изготовить такие ремни, где с обоих концов крючки и никаких пряжек. Теперь берем ключ и зацепляем на его кольцо крючки ремня. Вот так! Значит, ключ на самом деле поддерживает брюки, то есть служит неотъемлемой частью одежды и носить его не запрещено. Что скажете?

— Великолепно! — Гермерсхайм взял один из ремней и повертел его в руках с неподдельным интересом. — Искренне поздравляю! И снова вы решили сложнейшую проблему! И как просто! Поистине колумбово яйцо!

Блут и евреи, желавшие записать детей на пасхальный седер, тоже выказали живейшее любопытство, рассыпаясь в благодарности и восхищении новым достижением ортодоксальной техники.

— Что ж, надо срочно подавать заявку на патент! — подытожил доктор Розенбахер. — Возможно, мы даже учредим акционерное общество по производству подобных вещиц. Клук, конечно, будет пайщиком! Так, а с вами у нас что, фрейлейн? — он повернулся к Шане. — Господин Гермерсхайм, не можете ли пристроить фрейлейн? Суббота должна быть нерабочим днем.

— Простите, господин раввин, — вмешалась Шана. — Я замужем.

— Да? — раввин бросил быстрый взгляд на ее обтянутые перчатками руки, потом на прическу. — Вы замужем? А ваш муж тоже здесь?

— Да. Он собирается получить высшее образование.

— Да-а? И вы придаете значение тому, чтобы в субботу не работать?

— Конечно!

— Ну, господин Гермерсхайм?

— Очень сожалею, — сквозь зубы процедил Гермерсхайм. — От благочестивой еврейской женщины я требую исполнения всех установленных нашим законом предписаний, включая запрет появляться на людях простоволосой. А дама, как я вижу, не прикрывает собственные волосы. Так что… — он пожал плечами.

Раввин поправил свою кипу.

— И все-таки, — настоятельно попросил он. — Возможно, дама примет решение…

— Натянуть на голову парик? — Шана поднялась. — Спасибо, господин раввин. Простите, что побеспокоила.

— Подождите! Господин Гермерсхайм, может быть, все же…


Рекомендуем почитать
Слоны могут играть в футбол

Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.


Плановый апокалипсис

В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".


Похвала сладострастию

Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».


Брошенная лодка

«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…


Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Пятый угол

Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».


Третья мировая Баси Соломоновны

В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.


Русский роман

Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).


Свежо предание

Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.