Хаос - [31]
Шана отняла ладони от ушей:
— По прошению? Надо отослать их обратно.
Клацке пожал плечами.
— Подпись не разобрать, — покачал головой Йосл, разглядывая квиток. — Может, и Левизон.
— Там адрес, — отозвался Клацке. — Я сверился с моим списком. Маттейкирхштрассе, 8. Это точно Левизон. Единственный, кто хоть что-то прислал! — вздохнул он.
— Сейчас же отошлю обратно! Где перевод?
— Постой-ка, — вмешалась Шана. — От кого ты пошлешь? От Шленкера или Лифшица?
Йосл оторопел.
— Так не годится! — заключила Шана. — Пойдешь и лично вернешь деньги.
— Но меня же спросят…
— Когда деньги не просят, а приносят, никто не спрашивает, — пробурчал Клацке.
— А если спросят, — подхватила Шана, — отговоришься. Мол, доставили по ошибке, или тот Лифшиц уже уехал, или еще что придет в голову!
— Ладно, схожу.
— А может, вернешь этому Левизону его десять марок сигаретами? — робко предложил Клацке.
— Сигаретами?
— Ну да. Я не курю и не знаю, как это делается. Но пришлось взять. Гурланд приходил. Он задолжал мне за двенадцать писем, и еще я одолжил ему шесть марок — такой осел! И вдруг его высылают. Так он сбежал в Дрезден. Вместе с Шаниным отцом уехал. Денег у него не было, так он заплатил сигаретами…
— Йосл, — обратилась Шана к мужу, не обращая внимания на сетования Клацке. — Ты что-нибудь выяснил?
Йосл дал полный отчет о своих похождениях и впечатлениях. Рассказал о безумном визите к доктору Магнусу, о встрече с Кайзером, о брачной церемонии в берлинской синагоге и о последнем совете бывшего кандидата в раввины.
— Должно быть, очень порядочный молодой человек, — заключила Шана. — Похоже, он действительно может дельно присоветовать.
— Может, он курит? — жалобно подал голос Клацке.
— Тогда я прямо сейчас отправлюсь к этому доктору Розенбахеру, пока ты встречаешься с тем молодым человеком, — определила Шана.
— Встретиться с доктором Розенбахером отличная идея! — снова вклинился Клацке. — Дельный человек. И хороший. С ним точно можно поговорить. Может, он купит пару сотен сигарет?
— Ты знаком с Розенбахером? — оживился Йосл.
— Так, шапочно. Слышал несколько раз его проповеди. Я хожу везде, где могу подучиться правильному произношению — кстати, вам тоже не помешало бы! — на выступления, в театр, на проповеди. Только проповеди бесплатно! — сокрушенно покачал он головой. — А у Розенбахера есть чему поучиться!
— Он говорит что-то особенное? — заинтересовалась Шана.
— Что он там говорит, я не знаю, не вникал. Меня волнует только произношение. Но говорит он пространно и размеренно — многому можно научиться!
— А одет тоже как поп? И так же держится?
— Ну, разумеется. Правда, я слушал его два-три года назад. Знаете, раз уж раввины из других общин подражают христианским пасторам, то и ему приходится. Даже надевать мантию. Все немецкие евреи кому-то подражают, — философски заключил Клацке.
— Есть и другие общины?
— Ну конечно! И в каждой свой раввин, и свой резник, и своя отдельная школа, и молочные и мясные лавки, и свои рестораны. И упаси бог, чтобы кто-то из общины пошел в магазин или ресторан другой общины, где не их раввин…
— У раввинов есть рестораны?!
— Конечно, нет! И лавок нет. Но на его суждение полагаются. Под его авторитетным надзором определяют, кошерная ли пища, можно ли ее покупать или есть. Понимаешь?
— А случается так, что какой-то еврей продает некошерное? Или говорит, что кошерное, а это не так?
— Еще как! Для этого и надзирает раввин.
— Не хотела бы я есть в таком ресторане, где нужен надзиратель, — отрезала Шана. — Если владелец порядочный человек, зачем тогда надзиратель. А если он мошенник, никакой надсмотрщик не поможет! И как добрый хозяин может терпеть такого блюстителя — я бы вышвырнула его за порог!
— Здесь так заведено. В Германии ни один еврей не доверяет другому. Вот, к примеру, честный набожный еврей открывает ресторан и говорит — как Шана — надзирателей мне не надо. А раввин запрещает там есть. Вот другой, который не знает разделения мясного от молочного и ничего о природе рыбного, к тому же злой человек — но раввин ставит своего надзирателя, который говорит: кошерно. Можно есть.
— Странные люди, эти немецкие евреи! — удивленно пожала плечами Шана.
— Вот как раз этим и занимается доктор Розенбахер. И пищевыми продуктами особенно. Он даже написал толстенную книгу и кучу статей в еврейские газеты. Там он разбирал разные сорта шоколада — сейчас не припомню, какие — которые евреи ни в коем случае не должны есть. В их производстве вроде бы применяются какие-то ингор… ингро… какие-то вещества, в общем, запрещенные евреям. И чтобы не допустить, он поставил своих надзирателей на молочные производства и на карамельные фабрики, и в аптекарские… И следит, чтобы были кошерные бульонные кубики и кошерный солод, и кошерное растительное масло, и, наверное, вплоть до кошерного слабительного. Даже коровы доятся под его надзором, и лоза дает вино и… много всего другого!
— Мне так кажется, — заметила Шана, — немецкие раввины работают главным образом на желудок.
— Золотые слова! — согласился Клацке. — У них здесь для всего этого есть даже особое выражение… странное такое… как бишь там… Вот! Вспомнил! «Забота о спасении души»!
Роман «Год, год, год…» (в оригинале «Где ты был, человек божий?») был выпущен «Молодой гвардией» и получил много добрых отзывов читателей и прессы. В центре романа — образ врача, сорок лет проработавшего в маленькой сельской больнице, человека редкой душевной красоты, целиком отдавшего свою жизнь людям.
2015 год. Война в Сирии разгорается с новой силой. Волны ракетных ударов накрывают многострадальный Алеппо. В городе царит хаос. Шурали Хан — красивейший и образованнейший человек в своем роду — является членом группировки Джабхат ан-Нусра. Шурали завербован в 2003 году на одной из американских военных баз в Ираке. По разоренной Сирии кочуют десятки тысяч беженцев. Шурали принимает решение присоединиться к ним. Среди руин Алеппо Шурали находит контуженного ребёнка. Мальчик прекрасен лицом и называет себя Ияри Зерабаббель.
Автор – профессиональный адвокат, Председатель Коллегии адвокатов Мурадис Салимханов – продолжает повествование о трагической судьбе сельского учителя биологии, волей странных судеб оказавшегося в тюремной камере. Очутившись на воле инвалидом, он пытается строить дальнейшую жизнь, пытаясь найти оправдание своему мучителю в погонах, а вместе с тем и вселить оптимизм в своих немногочисленных знакомых. Героям книги не чужда нравственность, а также понятия чести и справедливости наряду с горским гостеприимством, когда хозяин готов погибнуть вместе с гостем, но не пойти на сделку с законниками, ставшими зачастую хуже бандитов после развала СССР. Чистота и беспредел, любовь и страх, боль и поэзия, мир и война – вот главные темы новой книги автора, знающего систему организации правосудия в России изнутри.
Однажды утром мать Деминя Гуо, нелегальная китайская иммигрантка, идет на работу в маникюрный салон и не возвращается. Деминь потерян и зол, и не понимает, как мама могла бросить его. Даже спустя много лет, когда он вырастет и станет Дэниэлом Уилкинсоном, он не сможет перестать думать о матери. И продолжит задаваться вопросом, кто он на самом деле и как ему жить. Роман о взрослении, зове крови, блуждании по миру, где каждый предоставлен сам себе, о дружбе, доверии и потребности быть любимым. Лиза Ко рассуждает о вечных беглецах, которые переходят с места на место в поисках дома, где захочется остаться. Рассказанная с двух точек зрения — сына и матери — история неидеального детства, которое играет определяющую роль в судьбе человека. Роман — финалист Национальной книжной премии, победитель PEN/Bellwether Prize и обладатель премии Барбары Кингсолвер. На русском языке публикуется впервые.
Либби Миллер всегда была убежденной оптимисткой, но когда на нее свалились сразу две сокрушительные новости за день, ее вера в светлое будущее оказалась существенно подорвана. Любимый муж с сожалением заявил, что их браку скоро придет конец, а опытный врач – с еще большим сожалением, – что и жить ей, возможно, осталось не так долго. В состоянии аффекта Либби продает свой дом в Чикаго и летит в тропики, к океану, где снимает коттедж на берегу, чтобы обдумать свою жизнь и торжественно с ней попрощаться. Однако оказалось, что это только начало.
Виржини Гримальди с присущей ей чуткостью и душевным теплом рассказывает историю трех женщин. Историю о том, что, какой бы страшной беда ни была, выход есть всегда. И очень важно не забывать об этом. Анне тридцать семь. Работая с утра до ночи, она пытается свести концы с концами и поднять двух дочерей. На личном счастье она давно поставила крест. Хлое семнадцать. Когда-то прилежная ученица с большой мечтой, она забросила лицей, решив отказаться от планов на будущее и работать, чтобы хоть как-то помочь маме. Лили двенадцать.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.