Хаос - [31]
Шана отняла ладони от ушей:
— По прошению? Надо отослать их обратно.
Клацке пожал плечами.
— Подпись не разобрать, — покачал головой Йосл, разглядывая квиток. — Может, и Левизон.
— Там адрес, — отозвался Клацке. — Я сверился с моим списком. Маттейкирхштрассе, 8. Это точно Левизон. Единственный, кто хоть что-то прислал! — вздохнул он.
— Сейчас же отошлю обратно! Где перевод?
— Постой-ка, — вмешалась Шана. — От кого ты пошлешь? От Шленкера или Лифшица?
Йосл оторопел.
— Так не годится! — заключила Шана. — Пойдешь и лично вернешь деньги.
— Но меня же спросят…
— Когда деньги не просят, а приносят, никто не спрашивает, — пробурчал Клацке.
— А если спросят, — подхватила Шана, — отговоришься. Мол, доставили по ошибке, или тот Лифшиц уже уехал, или еще что придет в голову!
— Ладно, схожу.
— А может, вернешь этому Левизону его десять марок сигаретами? — робко предложил Клацке.
— Сигаретами?
— Ну да. Я не курю и не знаю, как это делается. Но пришлось взять. Гурланд приходил. Он задолжал мне за двенадцать писем, и еще я одолжил ему шесть марок — такой осел! И вдруг его высылают. Так он сбежал в Дрезден. Вместе с Шаниным отцом уехал. Денег у него не было, так он заплатил сигаретами…
— Йосл, — обратилась Шана к мужу, не обращая внимания на сетования Клацке. — Ты что-нибудь выяснил?
Йосл дал полный отчет о своих похождениях и впечатлениях. Рассказал о безумном визите к доктору Магнусу, о встрече с Кайзером, о брачной церемонии в берлинской синагоге и о последнем совете бывшего кандидата в раввины.
— Должно быть, очень порядочный молодой человек, — заключила Шана. — Похоже, он действительно может дельно присоветовать.
— Может, он курит? — жалобно подал голос Клацке.
— Тогда я прямо сейчас отправлюсь к этому доктору Розенбахеру, пока ты встречаешься с тем молодым человеком, — определила Шана.
— Встретиться с доктором Розенбахером отличная идея! — снова вклинился Клацке. — Дельный человек. И хороший. С ним точно можно поговорить. Может, он купит пару сотен сигарет?
— Ты знаком с Розенбахером? — оживился Йосл.
— Так, шапочно. Слышал несколько раз его проповеди. Я хожу везде, где могу подучиться правильному произношению — кстати, вам тоже не помешало бы! — на выступления, в театр, на проповеди. Только проповеди бесплатно! — сокрушенно покачал он головой. — А у Розенбахера есть чему поучиться!
— Он говорит что-то особенное? — заинтересовалась Шана.
— Что он там говорит, я не знаю, не вникал. Меня волнует только произношение. Но говорит он пространно и размеренно — многому можно научиться!
— А одет тоже как поп? И так же держится?
— Ну, разумеется. Правда, я слушал его два-три года назад. Знаете, раз уж раввины из других общин подражают христианским пасторам, то и ему приходится. Даже надевать мантию. Все немецкие евреи кому-то подражают, — философски заключил Клацке.
— Есть и другие общины?
— Ну конечно! И в каждой свой раввин, и свой резник, и своя отдельная школа, и молочные и мясные лавки, и свои рестораны. И упаси бог, чтобы кто-то из общины пошел в магазин или ресторан другой общины, где не их раввин…
— У раввинов есть рестораны?!
— Конечно, нет! И лавок нет. Но на его суждение полагаются. Под его авторитетным надзором определяют, кошерная ли пища, можно ли ее покупать или есть. Понимаешь?
— А случается так, что какой-то еврей продает некошерное? Или говорит, что кошерное, а это не так?
— Еще как! Для этого и надзирает раввин.
— Не хотела бы я есть в таком ресторане, где нужен надзиратель, — отрезала Шана. — Если владелец порядочный человек, зачем тогда надзиратель. А если он мошенник, никакой надсмотрщик не поможет! И как добрый хозяин может терпеть такого блюстителя — я бы вышвырнула его за порог!
— Здесь так заведено. В Германии ни один еврей не доверяет другому. Вот, к примеру, честный набожный еврей открывает ресторан и говорит — как Шана — надзирателей мне не надо. А раввин запрещает там есть. Вот другой, который не знает разделения мясного от молочного и ничего о природе рыбного, к тому же злой человек — но раввин ставит своего надзирателя, который говорит: кошерно. Можно есть.
— Странные люди, эти немецкие евреи! — удивленно пожала плечами Шана.
— Вот как раз этим и занимается доктор Розенбахер. И пищевыми продуктами особенно. Он даже написал толстенную книгу и кучу статей в еврейские газеты. Там он разбирал разные сорта шоколада — сейчас не припомню, какие — которые евреи ни в коем случае не должны есть. В их производстве вроде бы применяются какие-то ингор… ингро… какие-то вещества, в общем, запрещенные евреям. И чтобы не допустить, он поставил своих надзирателей на молочные производства и на карамельные фабрики, и в аптекарские… И следит, чтобы были кошерные бульонные кубики и кошерный солод, и кошерное растительное масло, и, наверное, вплоть до кошерного слабительного. Даже коровы доятся под его надзором, и лоза дает вино и… много всего другого!
— Мне так кажется, — заметила Шана, — немецкие раввины работают главным образом на желудок.
— Золотые слова! — согласился Клацке. — У них здесь для всего этого есть даже особое выражение… странное такое… как бишь там… Вот! Вспомнил! «Забота о спасении души»!
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.