Хаос - [30]
— А разве здешние евреи хотят отнять у других их права?
— Евреи? У других?
— Разве евреи не хотят жить в мире с остальными?
— Евреи? Конечно, хотят! Но другие…
— Другие? Разве другие ходят в синагогу?
— Конечно, нет! Они ходят в церковь.
— Значит, доктору Магнусу следует идти в церковь и проповедовать там.
Кайзер разразился заливистым юношеским смехом:
— Может, вы и попали в точку! Многие из его «паствы» так и делают: через пару лет идут в церковь вместо синагоги. Возможно, принимая близко к сердцу его проповеди.
— Не понимаю… — растерялся Йосл.
— Поймете, пообвыкнувшись в Берлине, — похохатывал Якоб.
— А что такого в речах раввина?
— Главное, он постоянно напоминает людям, что надо посещать синагогу.
— Подождите, но те, которые не приходят, они и не слышат! К кому же он обращается? Зачем понапрасну сотрясать воздух?
— Дело не в этом. Многие речи — не только проповеди — направлены вовсе не тем, кто в них нуждается, не им. Каждый приходит к тому оратору, от которого он ждет услышать именно то, что соответствует его взглядам. Который скажет нечто, подтверждающее его убеждения…
— А может, тогда лучше вообще не говорить?
— Хм, в общей сложности…
— Что вы говорите?
— По вашей концепции, так все передовицы в газетах не имеют смысла. Но это не так! Суть вот в чем: раввин произносит речь, которая оказывает эстетическое воздействие на слушателей, и посредством этого достигает цели: послушать хорошую проповедь все равно что посмотреть хорошую картину или послушать хорошую музыку или стих…
— A-а, понял. На нашей свадьбе тоже был бадхен! Теперь понимаю, как это в «Фаусте»: «Чтоб проповедник шел успешно в гору, пусть учится паренью у актера».
— Вы знаете «Фауста»?
— Само собой, — отмахнулся Йосл. — Мы читали его с Шаной, а потом я объяснял его пастору.
— Пастору?
— У нас, дома. Протестантскому пастору Боде. У того с головой что-то не все в порядке. Вот Шана сразу поняла.
— Шана?
— Моя жена.
— Жена?
— Что за еврей, если он не женат? Мне уже двадцать два.
Кайзер невольно засмеялся.
— Здесь как-то не принято, если студенты женаты…
— Моя жена тоже хочет учиться.
— Да? Ну… И какое у вас на данный момент образование?
— Мне придется начать сначала. Если бы я знал, что нужно для поступления в университет, дело пошло бы быстрее. Думаю, хватило бы пары месяцев.
— Что?! Может, вы недооцениваете трудностей? Что вы хотели бы изучать?
— Все!
— Все? Ну… а кем вы хотели бы стать?
Йосл поднял на Якоба недоумевающий взор:
— Стать? Я не хочу никем стать, я хочу знать!
— Ага. Но у вас должна быть какая-то практическая цель? С чего вы собираетесь жить?
— Ах, вон вы о чем! Пока что проживу. Но это не имеет отношения к делу.
Они медленно брели вдоль городской железной дороги и наконец остановились у станции Кайзер-Вильгельмштрассе.
— Мне сюда, — сказал Йосл. — Вы говорили, что можете как-то помочь?
— С удовольствием помогу. С поступлением, да и с остальным. Где вы остановились?
— Шана как раз подыскивает жилье. Много ли нам надо?!
— А пропитание?
— Тоже много не надо. Чуток сухого спирта — вот и горячий чай. На кусок колбасы тоже хватит. Может быть, вы порекомендуете меня на какое-то место, где я мог бы обучать древнееврейскому или каким-то иудейским традициям? Моя жена тоже хотела бы работать. Она, кстати, прекрасно пишет по-русски. Письма, например, и все такое прочее…
— И как же она собирается еще и учиться?
— На все хватит времени.
— Хм. Знаете, обратитесь-ка вы к раввину доктору Розенбахеру…
— Еще один раввин?..
— Он не такой, как доктор Магнус, — улыбнулся Кайзер. — Он из ортодоксальной общины и, безусловно, вас выслушает. Сейчас напишу адрес…
— Не оратор?
— Речей произносит втрое больше прочих. Но, по крайней мере, к ним не готовится. Времени у него хватает на всех. Сами увидите. Во всяком случае, уж точно в курсе, где вашей жене подыскивать место. Суббота должна быть нерабочим днем?
— Ясное дело. А как иначе?
— Ладно. Тогда доктор Розенбахер именно тот, кто вам нужен. Вот адрес, и мой в придачу. Если подойдете через два-три часа, сможем обсудить все касаемо вашей учебы.
— Спасибо. Приду. А сейчас, похоже, у вас больше нет времени?
— Нет. Извините, но сейчас мне самому предстоит читать речь. Я ведь начинающий раввин.
— Вы учитесь на раввина?! И что за речь?
— Надгробная. Человек попал под поезд, у него остались вдова и семеро малолетних детей. А жена, в свою очередь, только что потеряла родителей…
— Какой ужас! Почему вы смеетесь?
— Ха-ха. Это речь в гомилетическом обществе.
— Что это такое? — оторопел Йосл. — Похоронное братство?
— Ни в коей мере! — рассмеялся Якоб. — Общество, где будущие раввины упражняются в красноречии. И случай это вымышленный, чтобы усовершенствоваться в выжимании слезы. Пока!
Кайзер догнал отходивший трамвай, а Йосл остался стоять с открытым ртом.
Вольф Клацке безрадостно таращился на груду сигаретных пачек, нагроможденных на шатающемся столе. Время от времени он вытаскивал из открытой пачки сигарету, морщась, нюхал ее и с отвращением засовывал обратно.
Когда вошел Йосл, Шана, поставив локти на стол и закрыв уши руками, читала книгу.
— Тебе пришли деньги, — меланхолично возвестил Клацке. — Вот квиток. Десять марок. От Левизона. По моему письму, ну, ты знаешь.
В сборник произведений современного румынского писателя Иоана Григореску (р. 1930) вошли рассказы об антифашистском движении Сопротивления в Румынии и о сегодняшних трудовых буднях.
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.
Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.
Повесть Израиля Меттера «Пятый угол» была написана в 1967 году, переводилась на основные европейские языки, но в СССР впервые без цензурных изъятий вышла только в годы перестройки. После этого она была удостоена итальянской премии «Гринцана Кавур». Повесть охватывает двадцать лет жизни главного героя — типичного советского еврея, загнанного сталинским режимом в «пятый угол».
В книгу, составленную Асаром Эппелем, вошли рассказы, посвященные жизни российских евреев. Среди авторов сборника Василий Аксенов, Сергей Довлатов, Людмила Петрушевская, Алексей Варламов, Сергей Юрский… Всех их — при большом разнообразии творческих методов — объединяет пристальное внимание к внутреннему миру человека, тонкое чувство стиля, талант рассказчика.
Впервые на русском языке выходит самый знаменитый роман ведущего израильского прозаика Меира Шалева. Эта книга о том поколении евреев, которое пришло из России в Палестину и превратило ее пески и болота в цветущую страну, Эрец-Исраэль. В мастерски выстроенном повествовании трагедия переплетена с иронией, русская любовь с горьким еврейским юмором, поэтический миф с грубой правдой тяжелого труда. История обитателей маленькой долины, отвоеванной у природы, вмещает огромный мир страсти и тоски, надежд и страданий, верности и боли.«Русский роман» — третье произведение Шалева, вышедшее в издательстве «Текст», после «Библии сегодня» (2000) и «В доме своем в пустыне…» (2005).
Роман «Свежо предание» — из разряда тех книг, которым пророчили публикацию лишь «через двести-триста лет». На этом параллели с «Жизнью и судьбой» Василия Гроссмана не заканчиваются: с разницей в год — тот же «Новый мир», тот же Твардовский, тот же сейф… Эпопея Гроссмана была напечатана за границей через 19 лет, в России — через 27. Роман И. Грековой увидел свет через 33 года (на родине — через 35 лет), к счастью, при жизни автора. В нем Елена Вентцель, русская женщина с немецкой фамилией, коснулась невозможного, для своего времени непроизносимого: сталинского антисемитизма.