Господин К. на воле - [8]
Они вошли в здание, где помещалась кухня. В прихожей Козефа Й. обдало теплом, как ни в каком другом помещении, куда ему доводилось входить. И пахло тут тоже приятно сверх меры.
— Розетта! — крикнул Фабиус. И, повернувшись к Козефу Й.: — Небось ест.
Козеф Й., однако, подумал, что было бы странным, если бы особа по имени Розетта, пребывая в кухне, не ела.
Они оказались в довольно-таки большом зале с электрическими печами.
Козеф Й. замедлил шаг, робея и сгорая желанием поближе рассмотреть эти фантастические инсталляции. Но Фабиус тянул его за рукав, они обошли две-три посудомоечных машины и направились в один из самых укромных уголков зала, позади буфетов с посудой. За деревянным столом женщина кормила ребенка.
— Это Розетта, — сказал Фабиус и в изнеможении опустился на стул.
Ребенок с любопытством смотрел на Фабиуса, и Фабиус скорчил ему рожу.
— Это Козеф Й., о котором я тебе говорил, — продолжал Фабиус. — Он поест здесь.
Козеф Й. вдохнул воздуха, чтобы что-то произнести, но ему на ум не пришло ничего. Ребенок пялился на него, и он решил хотя бы улыбнуться в ответ.
— Ладно, — прозвучал голос Розетты.
Козеф Й. вздрогнул — таким приятным был тембр ее голоса — и стал ждать, чтобы она заговорила. Но Розетта ограничилась одним словом. Она наложила в тарелку какого-то варева, комковатое, но теплое и дымящееся, и поставила тарелку перед Козефом Й.
— Хлеб без ограничений, — сопроводил Фабиус жест женщины.
Козеф Й. начал есть, довольный до невероятия. Ребенок не отрывал от него глаз, так что он даже подумал: может, Ребенок не наелся? Но нет, Ребенок явно был сыт, и теперь его просто донимало любопытство. «Я для него чужак», — объяснил это себе Козеф Й. Деликатно жуя, он взглянул на Ребенка. Ребенок ему улыбнулся. Козеф Й. принял эту улыбку с бесконечным восторгом. «Милый ребенок, — подумал он. — И еда хороша». Все-все было проникнуто теплом и гостеприимством в этом отсеке тюрьмы.
— Ничего так, ничего? — смеясь, спросил Фабиус.
Козеф Й. кивнул и засмеялся с полным ртом. Женщина тоже засмеялась. Все трое смотрели на него теперь прямо-таки растроганно. Козеф Й. впервые в жизни почувствовал себя счастливым.
— Хотите добавки, я положу, — произнесла Розетта своим ласкающим голосом.
— Нет-нет, — сказал Козеф Й.
— Вы не стесняйтесь, — сказала женщина.
«Так, так, говори со мной, говори еще и еще», — подумал Козеф Й. Он слушал бы Розетту до бесконечности, даже если бы она рассказывала ему, как устроены посудомоечные машины. «Я ей потом помогу», — решил он. Да, просто необходимо было тоже что-нибудь сделать для этих людей. «И Фабиусу помогу», — пообещал он себе, хотя не знал, каким образом он мог бы помочь Фабиусу.
Женщина наложила ему еще порцию, уже не спрашивая. Все трое снова засмеялись, когда он принялся за еду. «Какие милые, какие добрые, ах какие люди, — повторял и повторял про себя Козеф Й. — Вот она, жизнь, вот она, свобода, вот она, наконец-то, полная, настоящая свобода».
— Я пошел, — объявил Фабиус.
— Спасибо, спасибо большое, — крикнул Козеф Й. вслед охраннику.
— Хотите воды? — спросила женщина.
— Хочу, хочу, — с энтузиазмом отозвался Козеф Й., надеясь завязать с ней хоть краткий, но разговор.
— Принеси господину Козефу стакан воды, — сказала Розетта Ребенку.
Ребенок сорвался со стула и принес стакан воды. «Какой послушный», — подумал Козеф Й.
— Какой он у вас послушный, — сказал он вслух, потому что хотел что-то сказать и не нашел ничего лучше, чем повторить свою мысль.
— Да, очень послушный, — согласилась женщина.
— Он очень хорошо воспитан, — добавил Козеф Й., гордый, что ему пришла на ум эта фраза, сам удивляясь, что извлек из головы мысль, которая столько времени хранилась там без употребления.
— Это я его воспитала, — сказала женщина и, поцеловав Ребенка, спросила у него: — Правда ведь?
— Я могу вам чем-нибудь помочь? — спросил Козеф Й., когда встал из-за стола.
— Да нет, — отвечала Розетта.
Козеф Й. настаивал:
— Я сделаю все, что скажете.
Женщина покачала головой, и это отозвалось в Козефе Й. волной тревожного сожаления. Он пошел к выходу. Ребенок увязался за ним.
Вступив в аллею, Козеф Й. остановился. Ребенок тоже остановился, в нескольких шагах позади. Погода по-прежнему была крайне капризной. Лучи солнца только изредка обозначались на стенах и на сизом гравии. Козеф Й. снова впал в полное смятение. С одной стороны, он был очень доволен, что утолил голод, с другой — не знал, что ему делать дальше. Он обернулся к Ребенку. Как будто это был сигнал, Ребенок сорвался с места и подбежал к Козефу Й.
— У меня есть камни, — сказал Ребенок.
Под стеной была выкопана небольшая яма, а в ней лежали шершавые камни.
— Все мои, — добавил Ребенок. — Будет нужно, приходите.
— Я приду, — сказал Козеф Й., ничего не понимая. — Непременно приду.
5
Козеф Й. спал крепко, без снов. А когда проснулся, в понедельник утром, очень удивился, что не слышно гула, сопровождающего завтрак. Вышел в коридор и обнаружил, что двери всех камер стоят нараспашку. Все ушли на работы. Он вспомнил, что он-то теперь свободен. Спустился вниз, на первый этаж, где стояла раковина для охранников, и умылся.
…Как-то утром саксофонист, явно перебравший накануне с вином, обнаруживает в своей постели соблазнительную таинственную незнакомку… Такой завязкой мог бы открываться бытовой анекдот. Или же, например, привычная любовная мелодрама. Однако не все так просто: загадочная, нежная, романтическая и в то же время мистическая пьеса Матея Вишнека развивается по иным, неуловимым законам и таит в себе множество смыслов, как и вариантов прочтения. У героя есть только девять ночей, чтобы узнать странную, вечно ускользающую девушку — а вместе с ней и самого себя.
Матей Вишнек (р. 1956), румынско-французский писатель, поэт и самый значительный, по мнению критиков, драматург после Эжена Ионеско, автор двадцати пьес, поставленных более чем в 30 странах мира. В романе «Синдром паники в городе огней» Вишнек уверенной рукой ведет читателя по сложному сюжетному лабиринту, сотканному из множества расходящихся историй. Фоном всего повествования служит Париж — но не известный всем город из туристических путеводителей, а собственный «Париж» Вишнека, в котором он открывает загадочные, неведомые туристам места и где он общается накоротке с великими тенями прошлого — как на настоящих Елисейских полях.
Авторская мифология коня, сводящая идею войны до абсурда, воплощена в «феерию-макабр», которая балансирует на грани между Брехтом и Бекеттом.
Пути девятнадцатилетних студентов Джима и Евы впервые пересекаются в 1958 году. Он идет на занятия, она едет мимо на велосипеде. Если бы не гвоздь, случайно оказавшийся на дороге и проколовший ей колесо… Лора Барнетт предлагает читателю три версии того, что может произойти с Евой и Джимом. Вместе с героями мы совершим три разных путешествия длиной в жизнь, перенесемся из Кембриджа пятидесятых в современный Лондон, побываем в Нью-Йорке и Корнуолле, поживем в Париже, Риме и Лос-Анджелесе. На наших глазах Ева и Джим будут взрослеть, сражаться с кризисом среднего возраста, женить и выдавать замуж детей, стареть, радоваться успехам и горевать о неудачах.
«Сука» в названии означает в первую очередь самку собаки – существо, которое выросло в будке и отлично умеет хранить верность и рвать врага зубами. Но сука – и девушка Дана, солдат армии Страны, которая участвует в отвратительной гражданской войне, и сама эта война, и эта страна… Книга Марии Лабыч – не только о ненависти, но и о том, как важно оставаться человеком. Содержит нецензурную брань!
Есть такая избитая уже фраза «блюз простого человека», но тем не менее, придётся ее повторить. Книга 40 000 – это и есть тот самый блюз. Без претензии на духовные раскопки или поколенческую трагедию. Но именно этим книга и интересна – нахождением важного и в простых вещах, в повседневности, которая оказывается отнюдь не всепожирающей бытовухой, а жизнью, в которой есть место для радости.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Суд закончился. Место под солнцем ожидаемо сдвинулось к периферии, и, шагнув из здания суда в майский вечер, Киш не мог не отметить, как выросла его тень — метра на полтора. …Они расстались год назад и с тех пор не виделись; вещи тогда же были мирно подарены друг другу, и вот внезапно его настиг этот иск — о разделе общих воспоминаний. Такого от Варвары он не ожидал…».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В рубрике «Ничего смешного» — рассказ немецкой писательницы Эльке Хайденрайх «Любовь и колбаса» в переводе Елены Леенсон. Рассказ, как можно догадаться по его названию, о столкновении возвышенного и приземленного.
В рубрике «Из классики XX века» речь идет о выдающемся американском поэте Уильяме Карлосе Уильямсе (1883–1963). Перевод и вступительная статья филолога Антона Нестерова, который, среди прочего, ссылается на характеристику У. К. Уильямса, принадлежащую другому американскому классику — Уоллесу Стивенсу (1879–1955), что поэтика Уильямса построена на «соединении того, что взывает к нашим чувствам — и при этом анти-поэтического». По поводу последней, посмертно удостоившейся Пулитцеровской премии книги Уильямса «Картинки, по Брейгелю» А. Нестеров замечает: «…это Брейгель, увиденный в оптике „после Пикассо“».
В рубрике «Сигнальный экземпляр» — главы из романа китайского писателя лауреата Нобелевской премии Мо Яня (1955) «Колесо мучительных перерождений». Автор дал основания сравнивать себя с Маркесом: эпическое повествование охватывает пятьдесят лет китайской истории с 1950-го по 2000 год и густо замешано на фольклоре. Фантасмагория социальной утопии и в искусстве, случается, пробуждает сходную стихию: взять отечественных классиков — Платонова и Булгакова. Перевод и вступление Игоря Егорова.
Рубрика «Литературное наследие». Рассказ итальянского искусствоведа, архитектора и писателя Камилло Бойто (1836–1914) «Коснись ее руки, плесни у ног…». Совсем юный рассказчик, исследователь античной и итальянской средневековой старины, неразлучный с томиком Петрарки, направляется из Рима в сторону Милана. Дорожные превратности и наблюдения, случайная встреча в пути и возвышенная влюбленность, вознагражденная минутным свиданием. Красноречие сдобрено иронией. Перевод Геннадия Федорова.