Господин К. на воле - [7]
Козеф Й. сбавил шаг, но не согнал с лица выражение жесткое и решительное.
— О, господин Козеф, — проговорил Франц Хосс с полным ртом.
— Господин Хосс, прошу прощенья, но я не понимаю, что происходит, — удалось выдавить из себя Козефу Й.
— То есть? — Охранник от изумления вытаращил глаза и перестал жевать.
— Еда, господин Хосс, — сдавленно сказал Козеф Й., чуть не плача. Какой-то нерв привел в движение его адамово яблоко, оно ходило вверх и вниз, принуждая его то и дело глотать всухую.
— Еда? — переспросил охранник.
— E-да, да, е-да, — по слогам выговорил Козеф Й.
Охранники переглянулись. Франц Хосс часто заморгал, вероятно, обмозговывая скрытую связь между словом «еда» и присутствием тут Козефа Й.
— Так ведь мы, господин Козеф, — пробормотал Франц Хосс, — мы вроде думали, что вам сказали.
— Что? — спросил Козеф Й.
Франц Хосс с укоризной поглядел на Фабиуса.
— Ему сказали или нет?
— Сказали, сказали, — с испугом отвечал Фабиус.
— Ну вот же, — обернулся Франц Хосс к Козефу Й.
— Что, что? — просипел Козеф.
Момент был крайне неловкий, по крайней мере, так показалось Козефу Й. Глядя в тарелку к Фабиусу, он осознавал, что последние ложки похлебки стынут, и этот факт по самой своей природе мог страшно нервировать старика.
— Вы свободны, господин Козеф, свободны! — гаркнул Франц Хосс, но явно только из желания подчеркнуть свою мысль, без какой бы то ни было примеси ненависти или нервозности.
«Ну, опять они за свое», — подумал Козеф Й.
— Уразумейте же, — продолжал Франц Хосс. — Все уже. Вас вычеркнули.
Фабиус прыснул со смеху, и это в какой-то степени подбодрило Козефа Й., хотя его так и подмывало бегом броситься в свою камеру и спрятать голову под подушку.
— Еда вам больше не положена, — степенно объяснил Фабиус. — Вашу порцию изъяли. Понятно? Сняли вас с довольствия. С этого дня, поскольку вы свободны, вы, это… в общем, тюрьма больше не несет никаких обязательств… Понятно?
Козефу Й. стало понятно. Охранники снова принялись за еду.
— Но если вы хотите что-нибудь купить… — услышал Козеф Й., как сквозь сон, не осознавая, который из двух говорит с ним.
— Само собой, купить что-нибудь вы можете, — подхватил второй голос.
— Что-нибудь вкусненькое, — продолжал первый голос.
— Сосиски подойдут?
«Что делать, что делать, делать-то что?» — забился вопрос в мозгу Козефа Й. Свобода свалилась в виде чего-то отдаленного и нереального. И он, бывший заключенный из камеры номер 50, вдруг получив свободу, оказался без точки опоры. Жестам недоставало твердости, мыслям недоставало силы, чтобы подтолкнуть его к делам. Фабиус просмаковал последние, остывшие, ложки супа с тем же удовольствием, что и предыдущие, теплые. Франц Хосс разделался с куском мяса и теперь собирал хлебные крошки, глотая их с не меньшим удовольствием, чем говядину. Фабиус поедал свой личный кусок мяса с тем же наслаждением, с каким поедал свой личный кусок мяса Франц Хосс. «У них все просто, — подумал Козеф Й. — Они знают, что надо делать каждую минуту, у них все имеет смысл…»
— Человек оголодал, — сказал Фабиус.
Козеф Й. попытался поймать взгляд охранника, чтобы таким образом передать ему свою признательность.
— Отвести на кухню? — спросил, как-то безадресно, Фабиус.
— Отведи, — послышался голос Франца Хосса, и Козеф Й. моментально переметнул взгляд на другого охранника, из того же инфантильного порыва выказать ему свою признательность.
— Пойдемте, — проронил Фабиус с тяжелым вздохом, как тот, кто видит, что его сиеста пошла прахом.
«Какие все-таки замечательные люди», — подумал Козеф Й. и последовал за Фабиусом в лифт.
Хотя он был голодный, хотя в голове была путаница от необыкновенных событий дня, Козеф Й. очень обрадовался, когда наконец-то оказался на аллее, ведущей к кухне. В эту пенитенциарную зону его нога еще не ступала, он смотрел на нее только издали и не без некоторого болезненного желания. Он был жаден до новых образов, и вот новые образы разворачивались перед его глазами. Он чувствовал под ногами гравий аллеи как нечто долгожданное, нечто способное его возродить. Чем ближе он подходил к кухне, тем виднее делались дымоходы над крышей и большие окна трапезной для персонала и тем больше он этому радовался.
Небо было все в рваных облаках. Довольно-таки холодный ветер тряс листья тополей. Черный дым из дымоходов неприятным образом перекрывал вид неба.
— Зима будет долгая, — удрученно заметил Фабиус.
Козеф Й. хотел ответить как можно теплее и сердечнее, но не нашел других слов, кроме как:
— Вполне возможно.
— Будет семь долгих зим, помяните мое слово, — продолжал Фабиус. — Уже было семь коротких, а теперь будет семь долгих.
Козеф Й. попытался вспомнить, действительно ли последние семь зим были короткими. Однако для него все зимы были скорее мучительными, а лучше сказать — на одно лицо, все одинаковые, страшно одинаковые в своем мучительстве.
— Ну да, ну да, — все же поддакнул он, терзаясь, что не способен ни на что, кроме как на дурацкое поддакивание.
