Господин К. на воле - [6]
Он издали увидел своих охранников. Развалясь на скамейке и ловя слабые солнечные лучи, сумевшие каким-то чудом пробить полог облаков, охранники лузгали семечки, Франц Хосс — с закрытыми глазами.
Заключенные весело толклись на грядках с капустой и помидорами. Завидев Козефа Й., они бросили работу, а некоторые с опаской зашушукались, хотя глядели на него уважительно. На секунду Козеф Й. почувствовал себя виноватым — продрых все утро, нет чтобы, как обычно, выйти на работу вместе с другими, — но он быстро переступил через это ощущение вины, сказав себе, что он теперь человек вольный и у него совсем другая ответственность. По дороге к скамейке, где дремали охранники, Козеф Й. решил попросить, ни много ни мало, чтобы его препроводили, и как можно скорее, к тюремным воротам номер один.
— Как самочувствие? — опередил его, еще на подходе, Франц Хосс, вдруг открывая глаза.
А Фабиус зачем-то встал. У Козефа Й. дыхание сперло в груди, и все намерения поставить вопрос ребром мигом улетучились. Заключенные вернулись к работе.
— Хорошо, — сказал Козеф Й., потому что старый охранник явно ожидал ответа.
— Не хотите посидеть с нами? — спросил Фабиус, и Козеф Й. ответил «да».
— Странно, что еще иногда выходит солнце, — проворчал Франц Хосс.
Фабиус протянул Козефу Й. горсть семечек.
— Угощайтесь.
Козеф Й. не отказался. Он так хотел есть, что съел бы сейчас что угодно. Он охотно зашел бы на огород, за стручками гороха, но почему-то постеснялся.
— Только посмотрите на этих паршивцев, — снова заворчал старый охранник. — С самого утра ковыряются, а ничего не сделано. Им бы только брюхо себе набить. Брюхо они себе набили, да.
Козефа Й. бросило в краску, рука его зависла в воздухе. Ему удалось выплюнуть лузгу, и теперь он, с раскрытым ртом, пытался глотнуть воздух. Неужели в словах Франца Хосса таился упрек?
— Жалко, что сегодня воскресенье, — сказал Фабиус, пристально глядя на Козефа Й., но и эта фраза ничего ему не сказала.
Некоторое время они, все трое, молчали. Прогал между облаками стал затягиваться, к великому сожалению Франца Хосса. Когда последний луч солнца пресекла лавина туч, старый охранник резко встал и отдал приказ строиться. Заключенные, не мешкая, выстроились в колонну. Настал час обеда, и каждый хотел вернуться в тюрьму.
— Вот так-то, — сказал Фабиус Козефу Й., закругляя разговор, который в сущности не состоялся.
Колонна заключенных двинулась. Франц Хосс покрикивал, отдавая команды и одергивая то одного, то другого. Фабиус стряхнул лузгу с бороды и поплелся за Францем Хоссом.
Козефа Й. вдруг одолело одиночество. Одиночество давило, наливало тяжестью, обволакивало невыносимой тоской. Никогда он не чувствовал себя таким брошенным и никогда его не обуревало такое смятение. Из всех противоречивых импульсов, дергавших его в разные стороны, Козеф Й. выбрал самый естественный и органичный. Он решил вернуться в камеру и ждать обеда.
Почти бегом бросился он догонять колонну.
4
На сей раз Козеф Й. просто-напросто рассвирепел. Второй раз за день охранники прошли мимо его камеры, пронеся мимо полагающийся ему по регламенту поднос с едой. На всем этаже стоял обычный гул обеденного часа: кто-то чавкал, кто-то похохатывал, кто-то рыгал. Сама посуда почти не производила шума, потому что была пластмассовой. Звуки были приглушены, как будто шли из улья, окутанного туманом.
Козеф Й. не выносил чувство голода. Он был готов, всегда, вынести что угодно, только не голод. Склонный много чего понять, он отказывался понимать, почему его больше не кормят. Он, правда, подозревал, что вся эта неопределенность с его освобождением завязана на особой атмосфере воскресного дня — дня, когда режим шел в некотором роде наперекосяк. Как иначе прикажете понимать реплику Фабиуса «жалко, что сегодня воскресенье»? Никак иначе, решил Козеф Й., поразмыслив над увиденным за стенами тюрьмы. Будь сегодня какой-нибудь другой день недели, возможно, все пошло бы по-другому, а он, Козеф Й., уже находился бы вовне, за воротами с фонарями, к примеру. Да, можно было принять такую ситуацию, можно было понять и принять и множество других вещей. Все что хотите, только не эти выкрутасы с завтраком, а тем более с обедом.
Козеф Й. отправился на поиски Франца Хосса, причем больше уже не звал его с порога камеры, как еще совсем недавно, и не просил разрешения ее покинуть. Он прошел, приняв гордую осанку, мимо кованых дверей других камер, хотя голод сводил его с ума и будил в нем самую настоящую зависть.
Франц Хосс и Фабиус сидели и ели в конце коридора, у лифта. Они были настолько сосредоточены на еде, что не услышали шагов Козефа Й. Франц Хосс прикончил похлебку и принялся за кусок мяса. Фабиусу, который ел помедленнее, смакуя каждую секунду этой процедуры, оставалось еще пять-шесть ложек похлебки. Козефу Й. почему-то показалось, что сегодняшний обед у охранников
