Гордость - [61]

Зато калитка, за которой начинаются ступени крыльца, распахнута, мы подходим, садимся.

– Не хочешь уезжать от этого парня? – спрашивает папуля. – От Дария?

– Папуля! – укоряю его я. – Я не хочу уезжать из нашего района, нашей квартиры, нашего дома!

– И от этого парня, – повторяет он.

Папуля-то знает меня как облупленную. Так что я закрываю ладонями лицо, не желая самой себе признаваться, что он прав.

– Не в парне дело, – бормочу я. – Папуля, если бы мы могли поселиться на одном из этажей их дома!

– Это не наш дом и не наша жизнь. И кто знает, может, и им нелегко далось решение сюда перебраться. В смысле вряд ли они когда-нибудь толком впишутся. А с этими отступными, глядишь, мы еще и сами станем новыми богачами на районе. Entiendes?[32]

Я снова хихикаю. Папуля обхватывает меня рукой за плечи, я прижимаюсь к нему. Он целует меня в лоб, борода у него колючая. Я всегда считала своим домом Бушвик, но тут вдруг поняла: дом там, где мои родные люди, а где именно – не так важно.

Глава двадцать восьмая

Сестры собирают вещи, а я все свободное время провожу в библиотеке на Бушвик-авеню. Усаживаюсь в уголочке, за столом, на замызганном диване, на ступеньках у входа и погружаюсь в чтение. Но самое главное – я пишу вступительное эссе в Говард.

Учеба в колледже – единственное, за что можно уцепиться. Этого я добьюсь любой ценой. Выбор у меня – остаться здесь, в Бруклине, и пойти в местный колледж, поступить в Нью-Йоркский университет или уехать из дома. Я решила для себя: если уезжать, то только в Говард. Такую я себе поставила цель. Если поступлю, будет понятно, что у таких, как я, есть право самостоятельно решать, как распорядиться своей жизнью. Пусть люди, которые нас богаче, выкинули нас из дома, мы все равно выкарабкаемся из-под обломков своей покалеченной жизни.

Потому что в этом-то и есть суть острых углов: правильный поворот может привести тебя к дому.

Эссе в пятьсот слов я распечатываю как раз тогда, когда охранник объявляет: пять минут до закрытия. Я в итоге все-таки написала не стихотворение, однако именно поэзия помогла мне осмыслить свои чувства. Нестройные слова помогли мне понять, что к чему, и, выстроив их в эссе по порядку, я смогла точнее выразить истину.

Файл я сохраняю в папку на флешке – там же лежат все документы, необходимые, чтобы подать заявление на досрочный прием. Но прежде, чем свернуть работу, я создаю новый файл и записываю последние слова.

Гордость

Зури Бенитес

Нам нечем гордиться. Незачем так уж крепко любить все это: облупившуюся краску, подгнившие половицы, газовую плиту, которую зажигают спичками, треснувшие оконные стекла, плесень на плитке в ванной, мышей и тараканов.

Но я никогда не знала ничего другого. Все эти дряхлые вещи я называю домом.

Они как затертые простыни и одеяла, которые мама с папулей привезли из своего детства. Они старше нас, и в каждой щелке и трещине, каждом пятнышке и слезке таится своя история. Если вслушаться, можно услышать перешептывание тех, кто жил до нас. Они оставили все эти дыры, а нам их заполнять.

Ночная сирена скорой меня усыпляет. Гудят машины, скандалят соседи – мне это говорит о том, что здесь живет любовь. Раз мы злимся и огрызаемся, значит, небезразличны друг другу. Иногда я начинаю гадать… Допустим, мой район затопит, или он треснет напополам, и кто-то кинет мне – мне одной – спасательный круг со спасательным тросом, ухвачусь ли я за него, брошу ли всё и всех на гибель?

Колледж – спасательный круг со спасательным тросом.

Но район мой не затопило, и он не треснул. Его вычищают и уничтожают. Приводят в порядок, стирают с лица земли. Куда же мне протянуть руку, чтобы вытащить воспоминания, тщательно упакованные в сундучок на чердаке, как у всех этих героев телесериалов, у которых вдоволь времени и перебор места? Что я могу назвать домом? Где выстрою в ряд кирпичи, чтобы заложить основание, поднять голову повыше, воздеть кулак, возвысить голос?

Иногда одной любви мало, чтобы человеческое сообщество не распалось. Требуется нечто более ощутимое: приличное жилье, рабочие места, доступ к ресурсам. Спасательный круг со спасательным тросом нужен не только для того, чтобы тебя вытащить. Он нужен, чтобы ты остался на своем месте и там выжил. Да еще и расцвел.

Я делаю паузу, поднимаю глаза. Легкий ветерок ерошит мне волосы на затылке, по телу бегут мурашки. Это совсем не похоже на прикосновение Дария. Скорее это знак присутствия кого-то или чего-то на другой стороне нашей реальности. Именно в этот миг я понимаю, что все истории Мадрины про предков такая же правда, как и наше дыхание. И сама она по-прежнему – живое дыхание. Она – любовь. Она со мной. А я – дочь Ошун.

Глава двадцать девятая

Переезжать мы не умеем. Не знаем, как упаковать всю свою жизнь в коробки малого, среднего и большого размера.

Мама хочет забрать абсолютно все: детскую одежду, наши детсадовские рисунки, дешевых куколок Барби.

Папуля хочет все выбросить. Так и поступает. Но только когда мама не видит. Так что стоит ей наполнить коробку и решить – все, можно закрывать, а потом отойти куда-то, вернувшись, она обнаруживает, что коробка пуста. Я же за последние дни поняла, из чего действительно состоит наше семейство: из общих воспоминаний, любви и вещей.