Гордость - [64]

– Хотя лучше бы на такси. – Я пытаюсь шутить, но все равно хочется плакать.

– Это, типа, пятьдесят долларов.

– Но ты ж меня не бросишь?

– Не брошу, – отвечает он. И держит меня за кончики пальцев, пока я забираюсь в грузовик.

Папуля перехватывает его руку, крепко пожимает.

– Ты давай, чтобы все было путем, дружище.

А потом папуля притягивает Дария к себе и обнимает, как мужчина мужчину. И от этого сердце мое тает окончательно. Как будто тем самым весь мой район сказал «да» парню, который переехал в дом через улицу: сказал «да» нам с ним вместе.

Папуля, я его встретила

Ему еще рано, конечно, но я знаю, что ты

скажешь ему: купи-ка ты пива «Президент» у Эрнандо,

и вы с ним в последний раз выпьете на крыльце,

ему нравится твоя дочь, а ты надеешься, что

он сумеет меня любить гораздо сильнее, чем ты,

потому что только этого ты и хочешь для нас, папуля.

Хочешь, чтобы парни твоих дочерей

мудростью были страницами книг, а памятью – как

невольничьи корабли у берегов Испаньолы, а любовью –

без дна, как бутылки пива «Президент»,

которые пьют с друзьями на каждом крыльце

в поздний вечер, папуля.

Я его встретила.

Канарси, если честно, это край света или как минимум Бруклина. Мне так кажется, потому что дорога туда из моего бывшего района и обратно страшно длинная. Нам с сестрами приходится выходить из дома в половине седьмого, чтобы успеть в школу. Канарси – первая и последняя остановка нашей линии метро, как и говорил Дарий.

Новый мой район ничем не похож на старый. Если тут и есть недавно приехавшие, они чернокожие или латиносы, как и мы. Сюда перебираются не затем, чтобы что-то выбросить. Тут есть место раскинуть руки – и никому не попадешь по голове. Я весь день могу просидеть возле дома и увижу человек пять. Вот только тут никто не сидит на крыльце. Никто не выносит грили на тротуар, не ставит столики сыграть в домино. До бодеги пять с лишним кварталов, а до ближайшего супермаркета или прачечной нужно ехать на машине. Но мама с папулей так и не научились водить, машины у них нет. Так что мы почти все дни тратим на то, чтобы куда-нибудь добраться, или торчим в нашем двухэтажном домишке, занимаясь каждый своим делом. Марисоль с близнецами подолгу в школе – остаются на внеклассные занятия, а мама слишком много готовит, потому что кухня у нас теперь гораздо больше. В Говардский университет отправлен мой новый адрес, почтовый ящик постоянно забит их открытками и каталогами. Я считаю это добрым знаком.

Места у нас больше, времени – меньше. А вся любовь к своему району теперь вместилась в этот каркасный домишко посреди тихого квартала. Мы не знакомы с теми, кто живет рядом или напротив.

После первого дня занятий в выпускном классе я отправляюсь в свой старый квартал. Дарий хотел приехать повидаться, но у нас еще коробки не распакованы, а я все пытаюсь осмыслить, что к чему. Мне сильнее всего на свете хочется снова оказаться на Джефферсон и Бушвик-авеню – но только когда я буду к этому готова.

Дарий встречает меня на станции метро у Хэлси-стрит и Викофф-авеню. Ведет себя так, будто много лет не видел: обнимает, поднимает в воздух. Держась за руки, мы идем по моему бывшему району, болтаем про школу, колледж, выпускные экзамены, Бушвик. Я за целый квартал вижу, что наш бывший дом начали ремонтировать.

Оконные рамы вынули, внутри снесли все перегородки. Сердце колет, накатывает такая тоска – хоть падай на землю и вой. Дарий сжимает мою руку.

– Знаешь, кто его купил? – спрашиваю я.

– Разве это имеет значение? – откликается он.

– Да – вдруг вам не понравятся новые соседи. – Я улыбаюсь.

– Верно. Там небось будет богатенькая белая девица, она сначала станет меня бояться, а потом вдруг поймет, что не такой уж я страшный, поскольку учусь в частной школе, и мы с ней по уши влюбимся друг в друга, а дальше все понятно.

– Дарий, ты зачем такое городишь?

– Ревнуешь, что ли?

– Еще как! – отвечаю я.

– Тогда бросай – я тебе сейчас что-то покажу.

Мы подходим ближе к нашему дому, я замечаю, что тротуар замостили заново. Убрали торчавший там пень, покосившуюся калитку. Сердце того и гляди расколется надвое. Пройдет год – и я просто не узнаю этого места.

Дарий тянет меня за руку, садится на корточки перед домом. Я тут же начинаю хохотать.

– Обалдел, да? – спрашиваю я.

В жизни не видела такой прелестной и такой слюнявой вещи. В первом классе мы распыляли краску на гандбольную стенку или на скамейку в парке. Но поскольку в нашей части района тротуары мостят редко, мне почти не доводилось видеть инициалов, вырезанных на бетоне.

– Лучше было бы, конечно, как-то похудожественнее продемонстрировать тебе мои таланты, – говорит Дарий, улыбаясь от уха до уха. – Но я-то знаю, чего тебе хочется… Ч. М. О. К.

– Ну уж нет, садиться на корточки, чтобы тебя чмокнуть, я не собираюсь! – заявляю я, смеясь.

– Знаю. Я решил: пусть будет до глупости просто. Ч. М. О. К. – Он опять широко улыбается, будто сказал что-то очень умное.

– Знаешь что? Ты ж в дорогой школе учишься – умеешь быть оригинальным.

– Стараюсь, – отвечает он. – Так тебе нравится?

Прямо перед зданием, которое когда-то было моим домом и в котором я провела первые семнадцать лет жизни, красуется: «З + Д НАВЕКИ», вписанное в сердечко, которое проткнуто стрелой.