Год активного солнца - [221]

Если я не ошибаюсь, она должна быть в седьмом купе.

Что она скажет, когда увидит меня?

Смотрю на часы.

Еще пять минут.

Вдали, на западе, мощный луч прожектора прорезал темноту.

Это, наверное, поезд приближается к станции.

Дежурный выходит на перрон.

Семафор подмигивает зеленым глазом.

— Сколько он здесь стоит?

— Две-три минуты!

«Две-три минуты!» — повторяю я про себя. Надо успеть разбудить Эку.

Мощный луч прожектора погас было на мгновение, но тут же вновь осветил небо.

Сердце мое сильно забилось. Не могу разобраться, радостно мне или горько оттого, что я здесь.

Наконец прожектор электровоза осветил весь перрон. Поезд медленно вползает на станцию. Вот тяжело дохнул электровоз. Перрон мелко подрагивает от его мощи и тяжести. А вот и первый вагон, потом второй, третий… четвертый… пятый. Я бегу за вагоном и вскакиваю на подножку.

— Ты что, спятил? — кричит проводница.

Я, словно не слыша ее крика, врываюсь в тамбур и застываю на месте. Передо мной стоит Эка, с глазами, расширившимися от изумления.

Лязг тормозящего поезда.

Чтобы удержаться на месте, я хватаюсь за открытое окно.

Поезд остановился..

— Быстрее, быстрее! — тяну я за руку Эку.

— Ты с ума сошел, Нодар!

— Быстрее, тебе говорят, — подталкиваю я ее к выходу.

В глаза мне бросилось изумленное и растерянное лицо проводницы.

— Оставь меня, Нодар!

— Выходи, не то поезд вот-вот тронется.

— Глупости, никуда я не пойду.

— Выходи, говорят тебе. Не заставляй меня кричать.

— Нодар, умоляю тебя, оставь меня в покое!

— Выходи, а потом поговорим!

— Мы уже достаточно наговорились!

— Выходи, слышишь?

Я упорно тесню ее к выходу.

— Погоди, дай взять сумку.

Эка исчезает в купе.

Я боюсь, как бы она не заперла дверь, и потому быстро хватаюсь за ручку.

Проводница, не зная, что предпринять, с возрастающим изумлением смотрит на нас. Она наверняка признала меня. Ведь она видела меня на боржомском перроне еще каких-нибудь три часа назад.

Я первым спрыгиваю на перрон и помогаю спрыгнуть Эке. Не успели мы сделать и двух шагов, как поезд тронулся. Мы остановились, чтобы в последний раз посмотреть вслед уходящему поезду.

Поезд растворился вдали, и мы очутились в темноте. Дежурный вразвалку направился к своей комнатке. Шум поезда заглох вдалеке, и на перроне вновь воцарилась тишина. Поезд ушел, унося с собой грохот и свет.

— Ты понимаешь, что ты сделал?

Молчание.

Я взял Эку под руку, и мы медленно двинулись к машине.

Пройдя весь перрон, мы вышли на улицу.

— Когда тебе взбрела на ум такая глупость?

Молчание.

Я и сам понимаю, что совершил глупость. Я горько жалею о случившемся, но уже поздно. Мое второе «я» утихомирилось, добилось своего и утихомирилось.

Ноги у меня налились свинцом. Я едва их переставляю. Язык не поворачивается сказать что-либо. Эка уже догадалась о моем состоянии.

Мы садимся в машину, и я включаю зажигание.

Вскоре Каспи остался позади. Дорога затейливо вьется вдоль маленькой речки.

— Признайся, что ты жалеешь о своем поступке! — говорит Эка.

Пауза.

Не зная, что ответить, я молчу.

Эка права, я горько раскаиваюсь в своем дурацком порыве.

Я изо всех сил жму на газ. Мы одним духом проскакиваем Игоети.

Теперь мы уже на трассе, и машина задышала ровно.

— Осторожно, Нодар!

Молчание.

— Нодар, на спидометре сто сорок!

Молчание. Я нашариваю в кармане сигарету.

Резкий поворот.

Треск покрышек.

— Нодар, потише!

Чаша моего терпения переполнилась. Я неожиданно жму на тормоза. Застывшие на лету колеса автомобиля по инерции тащатся по асфальту.

Эка едва не вышибла лбом стекло.

— Довольно, слышишь, довольно! — ору я в бешенстве, колотя кулаком о баранку. — Я отлично знаю, что делаю.

Молчание. Тягостное и продолжительное.

Что я имел в виду? Свой дурацкий поступок или бешеную скорость автомобиля?

Я выключаю фары.

Потом, обхватив руками баранку, бессильно роняю на нее голову.

Тишина, звенящая тишина.

Эка, откинувшись на спинку сиденья, смотрит на меня.

— Нодар! — спокойный голос Эки нарушил тишину.

Я молчу. Угрызения совести не дают мне покоя.

— Нодар, хочешь, выйдем из машины? Свежий воздух успокоит и отрезвит тебя, — предлагает Эка.

Я поднимаю тяжелую голову и смотрю на часы. Четвертый час.

— Ты очень устал, устал и перенервничал. Давай съедем с дороги, и ты немного поспишь.

Вместо ответа я включил зажигание и фары. Янтарная перевернутая пирамида обозначилась в темноте. Я осторожно нажал на педаль и медленно стронул машину с места.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Я отрешенно гляжу в пол.

Портрет покойного брата висит прямо напротив меня. Вновь безжалостно смотрят мне в душу его большие строгие глаза. Но их взгляд уже не сверлит и не будоражит мое существо.

Посреди комнаты на тахте покоится безжизненное тело моего отца. Тлен смерти заполнил родительскую квартиру. Однако на мои нервы действуют лишь подошвы отцовских ботинок, выглядывающие из-под покрывала.

Резо стоит у окна. Прижавшись плечом к оконной раме, он не мигая смотрит на улицу. Он не знает, что сказать, что сделать. Время от времени он закуривает сигарету. Спички он зажигает, не отводя глаз от невидимой точки на улице.

Только первый заместитель министра вышагивает по квартире — из комнаты в комнату, из комнаты в комнату. Вокруг суетится масса незнакомых мне людей. Наверное, это сотрудники брата по министерству или его друзья. Видно, и квартиру прибрали они; когда я пришел, все уже было готово: шкафы куда-то вынесены, зеркала занавешены простынями.