Глыбухинский леший - [27]

«Как перцем посыпали, — усмехнулся парень. — Ишь чешет — и чемпион не догонит!»

Он втянул моторку на берег, чтобы ее не снесло течением, и неторопливо зашагал к старой дедовой избе. «Ну и люди! — думал он о Долбановых. — Хапуги! Нашел наш старикан к кому приезжать на отдых! Таких и по всей-то стране осталось небось немного. Сторонятся большой народной дороги, прячутся в норы, как раки. Надеются отсидеться там, жизнь обмануть. Хотят прожить в одиночку. «Вы, мол, там стройте, а мы сами по себе…» Не выйдет, однако, гражданка Елена! Не так, так сяк, а жизнь сковырнет вас прочь. А то и сами на корню сгниете. Сегодня же заберу старика отсюда, нечего ему тощим боком кирпичи на печке считать…»

Онисим встретил внука на крылечке с неожиданной для него радостью. Ощерив розоватые десны в широкой, по-детски счастливой улыбке, он шагнул с крылечка навстречу — весь до прозрачности беленький, тощенький, легкий. Вслед за ним сорвался с крыльца и щенок, который как видно, давно уже привязался к доброму деду и теперь не отходил от него ни на шаг.

— Витюшка, ты ли? — тоненько протянул Онисим, оглядывая рослого внука. — Вот не ждал. Вот хорошо!

— Соскучился? — шутливо подразнил Виктор, а самому хотелось обнять, расцеловать любимого старика.

— Ох, парень, и не говори! Особо в эти остатние дни.

Он невольно взглянул туда, где слышались возбужденные голоса Елены и Якова. И парень это отметил.

— Не то чтобы только по тебе соскучился, — говорил между тем старик. — По ангелочкам моим, Катеньке да Аленке. По матери твоей Насте, по всем ребятам. Да и по корешу Фролке тоже. В общем, по дому в целом, по нашему совхозовскому житью.

Он опять, хотя и мельком, но явно неодобрительно глянул в сторону долбановской усадьбы.

— Тут теперь что? Ничего тут теперь в Глыбухе и нет, окромя могилки. Долбановский хутор, вот те и вся Глыбуха! Разве с нашим совхозом ее сравнишь?

— Ага! — довольный таким оборотом дела, с веселым упреком подхватил Виктор. — Говорили тебе не езди!

— Так ведь одно говорить, а другое — жить. Оно у всех у людей вот так-то: поверят каким словам или прежним удачам, так туда и стремятся. Так там и ждут, и ищут…

— Пока их по лбу не стукнет!

— Ага. Как стукнет, так и поймут. Такая уж карусель.

— Так, может, нынче же и уедем?

— И то, — согласился старик. — Тем более и тепло уж не то. Эно вон ветер-то ледяной. Один бок солнышком греет, другой — холонь холодит. С рани глянешь — лужок за ночь весь побелился. Трава торчком стоит, стекловатая. Осень, значит. Так уж и есть. Меня, вон, на Черном вроде как даже и остудило. А главное, это, скажу я тебе… Он кивнул в сторону долбановской усадьбы:

— Не те они оказались. Верно ты говорил: что она, что он. С нашими-то, с совхозными, рази сравнишь? Наши-то, хоть кого из ребят возьми, живут по-советски, с народом. А эти?

Старик безнадежно махнул рукой:

— Не по мне они, в общем. Совсем не по мне. Даже Глыбуха и та разлюбилась, — добавил он с невольной грустью. — Вот какое тут дело! Видно, коли что отживет, то уж и отживет, как его ни верти. Сам в себе его еще вроде считаешь живым, а как пригляделся, подумал… нет: что ушло, то уж, видно, ушло. И нечего за него цепляться.

Сборы их были недолгими и веселыми. Провожал до лодки только щенок. Он путался в ногах, ластился к старику, будто чуял, что расстается навеки. Когда деловитый Виктор усадил Онисима на кучно уложенные вещи и, войдя в воду, без особых усилий сдвинул моторку в струю, щепок заскулил, стал жалобно взлаивать, бегать вдоль берега, как бы намереваясь, но и боясь кинуться в воду, к ласково разговаривающему с ним напоследок старику.

Но вот мотор взревел, лодка дернулась, холодная волна окатила щенка, — и минуту спустя темнеющие на высоком берегу ели справа и добротная усадьба Долбановых слева стремительно понеслись назад и совсем пропали за пестрыми зарослями прибрежной тайги.

Час спустя тем же путем на своей моторке отправился и Долбанов. Не пожелав одалживаться у нелюбивших его вертолетчиков, а вернее, не надеясь на их доброту, он предпочел добраться рекой до железной дороги, пересесть там на поезд, идущий в сторону города, чтобы держать ответ за свою ошибку.

Вернулся он через три дня.

Вернулся, в общем, спокойный, сосредоточенно-злой: с бочкой дело закончилось лучше, чем думалось им с Еленой. Договор, верно, расторгли, не захотели иметь такого, как он «нечестного» рыбака. Выплатил штраф. Жалко было, но выплатил все сполна. Зато ничего иного не предъявили. Спасибо Игнату Трофимычу: не подвел. А еще потому, что никому не захотелось лететь в такую погоду из города в заброшенную Глыбуху, тратить время на то, чтобы шарить там… а чего? Долбанов мужик оборотистый, тертый, наверняка успел уже навести у себя порядок. Лететь туда — только время терять, а штраф — дело ясное. Да и тем наказан, что изгнан из кадров райпотребсоюза. Выкатывайся теперь из Глыбухи, ищи себе дело где хочешь, в других местах.

Выплатив довольно крупный штраф и для вида поканючив в кабинете председателя, но так и не получив прощения, да и не добиваясь его, Яков решил, что это, пожалуй, и лучше. Вокруг Глыбухи — места обловлены, оскудели, делать там нечего. Да и давно уже пора им с Еленой уехать в город. Теперь все решилось само собой.