Глухая орбита вечности - [32]

Психолог пожала плечами.

— Это с какой стороны смотреть, Геннадий Петрович. Раз вызывает такой энтузиазм, по-видимому, хорошо.

— Вот теперь вы попали в точку, Нина Артемовна. Я, собственно, вызвал вас посоветоваться вот по какому вопросу. Мы закончили расчеты. Если работать нормально, то многих из нас к моменту вылета не останется в живых, если по 16 часов в сутки, то, может быть, удастся уложиться в 60 — 70 лет, но тогда надо прекратить абсолютно все исследования... Какой в этом смысл?

— Неужели всё, Геннадий Петрович?

— Да,— жестко ответил капитан.— И вы должны помочь людям осознать это. Особенно трудно будет освоиться с этой мыслью экипажу. О конечных расчетах пока знают только Брагинский, Фрухт и Шумский. Вы пятый человек.

— Геннадий Петрович, а как же помощь с Земли? Ведь вы сразу же послали сообщение о нашем бедствии.

— Эх, Ниночка! Наивный вы человек. Сигнал придет на Землю через сто двадцать лет. Год надо, чтобы собрать спасательную экспедицию.

— Ну все равно! Пусть так. Потом еще три года полета и мы с ними увидимся.

— Для них три года, Ниночка. А для нас все равно еще сто двадцать лет. Вот и считайте. При самых оптимальных условиях двести сорок лет, а средняя продолжительность, как ни крути, сто пятьдесят. Ну, может быть, кто-нибудь дотянет до ста семидесяти, восьмидесяти, наконец.

— Значит, они прилетят и застанут только мертвый корабль,— горько усмехнулась Штапова.— Зачем тогда им сюда стремиться...

— Зачем, зачем,— рассердился капитан и сразу же подавил вспышку.— Извините, Нина Артемовна.

— Ничего, Геннадий Петрович. Это ваши бессонные ночи выходят.

— Шпионите? — нахмурился Манаев.

— Выполняю свой долг,— сухо ответила Штапова.— После нашей беседы примете сеанс гипнотерапии и отправитесь спать на трое суток.

— Пока я еще капитан, Нина Артемовна.

— Не будем отвлекаться. Итак, насколько я вас поняла, при нашей жизни взлет не состоится, а значит, автоматически отменяются все пункты, связанные с межзвездными полетами?

— Да, Ниночка. На сей раз вы меня правильно поняли. И от того, насколько быстро люди почувствуют себя раскованней, будет зависеть, останется корабль пустым или мы сумеем воспитать преемников.

— Женщин у нас маловато, Геннадий Петрович!

— Зато вам больше возможностей для выбора,— пошутил Манаев.

— Не так все просто, Геннадий Петрович.

— Знаю, поэтому и хочу, чтобы вы проявили возможную гибкость в таком щекотливом вопросе. Надо исподволь подталкивать к этому.

— Кое-кого можно и не подталкивать,— усмехнулась Штапова.

— Конкретно, пожалуйста.

— Полагаю, Зину Астужеву, хотя с другой стороны не знаю, как отнесется к этому Ананьин.

— Надеюсь, вы не вмешивались в их отношения?— быстро спросил Манаев..

— Зачем же, капитан. После случая с Байдариным я уже и сама подумываю о замужестве.

— Вот и умница! И, пожалуйста, уточни настроения по этому вопросу.

— А вы разрешите мне поехать на стройку!

— И ты туда же?

— Чем я хуже других! И потом это необходимо. Там сейчас будет большая часть состава.

— Давай. Благословляю, как говорили в старину.— Манаев улыбнулся.

— У вас все, Геннадий Петрович?

— Все, пожалуй.

— Тогда, мой дорогой капитан, отправляйтесь на гипнопроцедуру.

— Ничего не выйдет, мой дорогой психолог.

— Вы хорошо знаете устав, капитан?

— Естественно, Нина Артемовна.

— О чем говорит пункт тридцать первый, параграф три.

— При нарушении режима дня, связанного с аварийной или сложной обстановкой, капитан обязан восстановить свои силы согласно предписанию судового врача, если нет непосредственной угрозы гибели корабля или членов его экипажа.

— Итак, дорогой мой капитан, отправляйтесь на восстановление своих сил согласно предписанию врача. Или вы будете настаивать на письменном распоряжении?

— Ну зачем, Нина Артемовна, разводить бумажную бюрократию. Просто я вам напомню еще один параграф: капитан не имеет право отменять своих распоряжений, если они не угрожают благополучию корабля или членов его экипажа. Вам известен такой пункт?

— Пожалуй, но я не знаю таких распоряжений, которые могли бы помешать вам выполнить свой долг.

— Нина Артемовна, а мое распоряжение о строительстве?

— Ах да! Но имейте в виду, что это последнее, что вы можете сделать. Я тоже знаю устав и знаю, что распоряжения выполняются в порядке их поступления, если не возникают чрезвычайные обстоятельства.

— Будьте покойны, Ниночка,— рассмеялся Манаев.— К вашему возвращению я прекрасно высплюсь.

— Трое суток, капитан, и ни секундой меньше. Это предписание.

— Ну, Ниночка, это вы слишком. Сутки, от силы двое, и я буду как огурчик.

— Торгуетесь, капитан? Не верите моему опыту? Тогда получите сполна то, что заслужили.

Штапова вытащила универсальный анализатор, наложила на левую руку Манаева и передвинула рычажки, задавая режим работы. В окошечках замелькали цифры. Наконец, послышался легкий щелчок и в окошечке под знаком минус медленно всплыла цифра 3.57.

— Это ваша недостаточность, Геннадий Петрович,— иронически усмехаясь, сказала Нина.— Будьте добры ее восполнить.

Капитан крякнул с досады и, может быть, за все время полета впервые посмотрел на нее внимательно. Лицо обыкновенное, чуть скуластое и широковатое. Фигура несколько полновата, но как будто создана природой именно для материнства. Не потому ли Штапова выбрала себе такую профессию, да и здесь опекает всех более слабых? И еще глаза необыкновенно синие...