Глаза надежды - [16]

— Простите, — тихо ответил ветеринар, — но я не могу сделать этой собаке укол.

— Почему? — Так же тихо, почти шопотом, спросила девушка.

И после очередной паузы ветеринар проговорил:

— Я увидел в этих глазах че-ло-ве-ка…

* * *

Однажды Алексей заболел и отлёживался у себя в комнатушке. Как-то воздним вечером Никифор зашёл к нему и они долго сидели молча.

— О чём ты думаешь, папа? — Наконец спросил сын.

— О Джесси.

— О тех мопсах? Да столько уж лет прошло!

— Вся жизнь прошла, сынок, это верно.

— Удивительно. Я, по правде сказать, думал, что тебя кроме краеведения в этой жизни и не интересует ничего больше.

— Спасибо тебе.

— За что? — Не понял Никифор.

— Что не бросил, а приобщился. Придёт время, тоже станешь приемника подыскивать.

— Да, такие материалы не должны пропадать.

— А ты знаешь, какой эпизод однажды со мною произошёл? — Внезапно переменил тему Алексей, в душе снова возвращаясь к мопсам.

Никифор приготовился выслушать.

— Вышел я мусор выбросить в контейнер, который от нашего подъезда через дом стоял, ну и Джеська естественно со мною. Её тогда уже год был и она любила первым делом всё возле своего подъезда исследовать. А двор у нас был плохой, проезжий. Я всегда старался из подъезда за дом побыстрее проскочить, чтобы, не дай Бог, машина какая не появилась. И вот иду быстрым шагом, зову Джесси, а она не идёт, обнюхивает там чего-то. Настроение в то утро было у меня скверное. Поэтому я плюнул на всё и пошёл к мусорке один. Ну а Джеська пусть поищет хозяина своего, думаю. И вот возвращаюсь назад и вижу, как стоит на дороге возле нашего же дома машина, водитель терпеливо чего-то ждёт, не едет. А перед машиной этой мечется моя Джеська, бегает кругами, визжит, меня ищет. Бегает на месте, прямо перед машиной, кругами… Визжит, плачет, не может меня найти и сообразить не может, куда я подевался.

Никифор поднял взгляд на отца. Тот смотрел в потолок и глаза его были влажные. Никифор подумал, как вообще такое смог досказать отец, который обычно подобные вещи досказывать не мог. Но Алексей досказал.

— И вот я бросился к своей Джесси, она увидела меня. Машина проехала. Я многое понял в тот миг.

Никифор слушал.

— Ты даже не знаешь, сынок, не можешь себе представить, как я ждал твоего появления с тех пор, как не стало у меня собак. Так я ждал! И радовался, когда ты наконец появился. И ты рос, и я знал, что мы каждый сам за себя. Каждый сам спасается, понимаешь?

— Понимаю. — Кивнул Никифор.

— Господь видит, кто как спасается. У человека есть мать и отец. Одна мать и один отец, других быть не может. У человека один небесный Отец. Всё самое главное в одном, понимаешь?

— Понимаю.

— Вот и у собаки также — хозяин один. Впрочем, может быть и несколько, это как жизнь повернёт. Но как для нас с тобою Отец наш небесный один, так и для собаки первый хозяин один. Он её принёс в дом, он её … — И только здесь Алексей остановился и не захотел больше говорить.

А что говорить, когда Никифору и так было всё ясно.

* * *

Через месяц из Мурома Алексею пришло письмо от того самого старичка-ровесника, чей дед работал лодочником, да фотографов через речку перевозил. Сам Алексей в Муром уже не мог поехать, но Никифор отправился туд же.

Когда ломали квартал со старыми деревянными домишками, в одном из которых и жил наш старичок, то переселяли жильцов, помогая им транспортом безвозмездно. Осматривая свой не великий скарб, старичок волновался, всё не мог вспомнить про что-то важное. Он ещё и ещё раз осматривал погруженные на грузовик вещи, но не находил чего-то.

— Как же так, — качал он головой, — ведь что-то я помню. В далёком детстве отец рассказывал и только теперь я вдруг вспомнил. Но что? Что-то ещё должно быть. Ах, незадача какая!

Уже и рабочие с ломиками принялись за разборку заборов, сараев. Грузовики тронулись. Вдруг кто-то увидел крысу, нагло сидевшую у всех на виду.

— Надо же?! — Возмутился кто-то и запустил в неё камнем.

Камень ударился о что-то металлическое, но крыса не сдвинулась с места. Последовал ещё один бросок кирпичом. Кирпич ударился о что-то металлическое и раскололся надвое. Крыса продолжала сидеть, как ни в чём не бывало.

— А ну я тебя! — Закричал один из рабочих и с ломом наперевес медленно пошёл к ней.

Он осторожно ступал, глядя, как крыса следит за ним. Их разделял всего шаг. Человек замахнулся ломом и только сейчас животное метнулось всторону и скрылось в кустах.

— Молодец, Крысонька! — Закричали одновременно Сизарик и Варкуша. — Ну и храбрая же ты!

Раздался досадливый удар ломом по чему-то металлическому. Подошли остальные рабочие. Кто-то крикнул:

— Дедушка! Это не ваш сундук с добром?

Наш старичок со слезами на глазах буквально подполз к нему.

— Вот он! Вот он родимый… — Плакал никого не стесняясь он.

Рабочие рассмеялись. В памяти дедушки моментально воскресились кадры, как будучи ещё мальчиком, он помогал отцу зарывать этот сундучок не глубоко в сарае.

Приоткрыли крышку. Батюшки! Одни стекляшки.

— И на что тебе это, дед? — Спросил кто-то из толпы безразлично.

— Миленькие! Голубчики!!! Погрузите… Сынки!

Так и быть. Погрузили.

Вот за этими негативами и приехал Никифор. Приехал тайно, ибо слух о находке пополз по городу. Моментально к старичку стали приходить какие-то «добрые» дяди и тёти. Из музея, из администрации, из благотворительных организаций. Просили хоть одним глазком взглянуть. Тогда и вспомнил потомок никому неизвестного ещё муромского фотографа-любителя последний разговор с Никифором о бездушных профессионалах. Вспомнил и решил передать коллекцию подальше от родных мест. Для лучшей сохранности.