«Гибель Запада» и другие мемы. Из истории расхожих идей и словесных формул - [43]

и, следовательно, не имел права претендовать на роль наследника Гоголя[391], формула потеряла бы вес и никак не смогла бы стать тем, что мы сегодня называем мемом.

Вогюэ же явно стремился к тому, чтобы полюбившееся ему выражение превратилось в мем. Для этого в 1899 году он предлагает новое, уже четвертое (!) объяснение его происхождения. В статье «Русская литература: Великие годы и великие романисты, 1840–1880» («La littérature russe: Les grandes années et les grands romanciers, 1840–1880»), которая была опубликована вместе со своим английским переводом в гигантской тридцатитрехтомной международной антологии мировой литературы «The Universal Anthology», выходившей при участии виднейших ученых и писателей Европы, он, наконец, приписывает формулу одному из «великих»:

«Nous sommes tous sortis du Manteau de Gogol», me disait un des grands romanciers de la génération suivantе [ «Мы все вышли из „Шинели“ Гоголя», сказал мне один из великих русских романистов следующего [за Гоголем] поколения][392].

Или в английском переводе, где выбран вариант «из-под шинели»:

«We have all come from beneath Gogol’s Manteau», said one of the great writers of the following generation[393].

Только теперь, когда ни графини Толстой, ни литераторов-завсегдатаев ее салона (кроме Вл. Соловьева), ни тех писателей, начинавших в 1840-е годы, – Гончарова, Григоровича, Писемского, – которые могли бы причислить себя к последователям Гоголя, – уже не было в живых, Вогюэ решился придать формуле статус авторитетного высказывания русского классика мировой величины, по сути дела предложив желающим выбор между Достоевским и Тургеневым (Толстой, как известно, дебютировал только в 1852 году).

Можем ли мы верить четвертой атрибуции Вогюэ? Думаю, что нет, ибо, если б она была верной, ничто б не помешало ему с самого начала приписать формулу «великому романисту» и тем самым способствовать ее распространению. Однако именно эта – по всей вероятности, ложная – атрибуция была безоговорочно принята на веру русскими критиками, которые в большинстве своем из двух возможных кандидатов выбрали Достоевского. Если Google Books не находит ни одного русского примера цитирования формулы Вогюэ до самого конца XIX века, то в период с 1901 по 1917 год ее все чаще и чаще приводят как подлинное высказывание Достоевского во многих статьях и книгах по истории русской литературы[394]. Поскольку среди этих работ были самые популярные учебные пособия для средних и высших учебных заведений, апокрифическая фраза прочно укоренилась в сознании тех, кто получал образование в предреволюционные годы, и они-то, уже не сомневаясь в авторстве Достоевского, транслировали ее следующим поколениям. Так Вогюэ удалось создать успешный мем, который более ста лет размножается в русской, советской и постсоветской культурах и, кажется, не собирается сдавать свои позиции.

Пропущенные звенья в истории формулы «Серебряный век»: 1946–1952

В 1952 году нью-йоркское Издательство имени Чехова выпустило в свет первое полное издание романа Набокова «Дар». Как ни странно, эмигрантская критика не обратила большого внимания на это событие. Известна лишь одна рецензия на «чеховское» издание – статья «Новое слово» в еженедельнике «Посев» (1952. 13 июля. № 28 [319]. С. 10), подписанная инициалами Г.А. Ее автором был один из редакторов «Посева» Г. Андреев (псевдоним Геннадия Андреевича Хомякова, 1909/1910–1984) – как он сам себя аттестовал, «бывший советский», попавший на Запад после немецкого плена и, по его признанию в рецензии, никогда прежде Набокова не читавший. В «Даре» он увидел «большое явление, значительность которого заключается в том, что он – своеобразное „новое слово“ в русской литературе». Набоков, писал Андреев-Хомяков, продолжил «искания новых литературных форм, отвечающих нашему современному сознанию», начатые «литературным серебряным веком – последние годы прошлого столетия и начало настоящего – с его символизмом и многими другими школами».

Удивительно, но факт: в 1952 году критик – эмигрант не первой, но второй волны – уверенно именует литературу русского модернизма конца XIX – начала ХХ века «серебряным веком», как если бы это был устойчивый, общеупотребительный термин, хотя Омри Ронен в авторитетной книге об истории выражения утверждал, что оно приобрело популярность лишь «с конца 50-х и начала 60-х годов, сперва за пределами СССР, в эмиграции и среди зарубежных русистов, а потом и в метрополии»[395]. Напомню, что, согласно Ронену, всем известное ныне клише ведет свое происхождение от заметки Н. Оцупа «Серебряный век» в парижских «Числах» (1932)[396], одного абзаца в статье В. Вейдле «Три России», впервые напечатанной в «Современных записках» (1937), а потом включенной в его книгу «Задача России» (1956)[397], и фрагмента ахматовской «Поэмы без героя», опубликованного в «Ленинградском альманахе» (1945)[398]. После Ахматовой оно встречается в обзорной статье Л. Страховского «The Silver Age of Russian Poetry: Symbolism and Acmeism» (1959)[399], которую Ронен называет банальной компиляцией[400], и в мемуарной книге С. Маковского «На Парнасе Серебряного века» (1962). Именно броское заглавие книги, подкрепленное авторитетом Бердяева, которому Маковский ошибочно приписал авторство формулы «серебряный век»