Герман - [46]

– С одной брючиной.

Она уселась, они молча съели по конфете. И тут Герман не вытерпел.

– Откуда у вас в ногах эти муравьи? – спросил он быстро.

Герман не сразу разобрал, кудахчет она от смеха или от негодования, и на всякий случай отступил подальше в угол. Но поняв, что она все-таки смеется, вернулся на шаг назад. Хюльда Хансен тут же оборвала смех.

– Нет у меня в ногах никаких муравьев. Это вы меня просто обзываете и дразните, потому что я хожу очень странно.

– Я и не верил про муравьев.

– У меня пляска святого Витта.

– Так это вы пляшете? – задумчиво и тихо сказал Герман.

– Это болезнь такая. А вот раньше я плясала, да. Я была актрисой. Киноактрисой.

У нее сделалось что-то странное с лицом, она подняла руку – кажется, через боль – и сумела показать на фотографию. Герман подошел ближе, чтобы рассмотреть. Девушка в узкой юбке, маленьких теплых наушниках, стриженная под мальчика и с длинной сигаретой во рту сидит на капоте машины, скрестив ноги.

– Это вы?

– Я. Примерно тогда я стала знаменитой. Это задолго до начала болезни.

Но вниманием Германа уже завладела другая фотография. Он долго ее рассматривал. Мужчина без волос. На всей его голове нет ни одного волоска и шапки тоже нет. И он стоит себе в черной рубашке и смотрит в объектив как ни в чем не бывало.

– Юл Бриннер, – сказала Хюльда Хансен.

– А кто он такой?

– Знаменитый актер. Я играла с ним в одном фильме – «Король и я».

– Вы играли королеву?

– Да, играла.

– Но в то время у короля небось еще были волосы на голове?

– Он был точно как на снимке.

– А вам он, что ли, нравился?

– Он был мой кумир. Лучший из всех, с кем я играла.

Герман еще поизучал лицо Юла Бриннера, а потом повернулся к Хюльде Хансен.

– А вы играли вместе со звонарем собора Парижской Богоматери?

Она отвернулась в сторону и засунула в рот конфету.

– Мне не надо было об этом спрашивать? – тихо сказал Герман.

Он поставил стакан и медленно пошел к двери.

– Я не хочу вас жалеть, Хюльда Хансен! – внезапно произнес он очень громко.

Она сразу же повернулась к нему и улыбнулась всем лицом.

– Ты еще придешь?

– Скорее всего, – ответил Герман.

Дома его ждала мама. Она сидела на кухне с неизменным кофе и очень хотела поговорить.

– Ты где был, Герман?

– Не у школы, – ответил он быстро, и мама посмотрела на него поверх чашки.

– Ужинать будешь?

– Я пойду к себе, уроков много.

– Хороший план. Кстати, ваш Боров рассказал, как ты сдал зачет за полугодие.

Герман повозил ногами, пряча их под столом.

– Мне не понравилась твоя история, – сказала мама.

– Она не моя, так и было. А Боров сам не то прочитал.

Мама молча подлила себе кофе.

– Папа где? – спросил Герман.

– Празднует с ребятами. Они сегодня объект закончили.

– Ну здорово.

– Герман, так нельзя. Зачем ты стал вычитать в примерах на сложение? Представь себе, что я буду так делать в магазине. Чем все кончится?

– Якобсен-младший разорится и пойдет кормиться в Армию спасения.

– Вот именно. Ты снова достал старую шапку?

– Угу.

Мама вздохнула. Потом вспомнила еще что-то:

– Кто-то разбил окно во время собрания.

Герман поджал пальцы в мокром носке.

– Разбил целое окно?

– Бросил большой камень.

– Камень? – Герман задумался. – Вы их видели?

– А их много было?

Мама отставила чашку и пристально посмотрела на него. Герман сполз на стуле, у него отчаянно чесалась нога, вся, от бедра и донизу, он не мог сидеть спокойно.

– А что у тебя с брюками? – вдруг спросила мама.

Герман сразу взбодрился.

– Сейчас расскажу. На Балдерсгатен за мной погналась овчарка. Огромная, больше верблюда.

– Она тебя не укусила?

– Послушай дальше. Она на меня пописала, потому что столбов рядом не было.

– Давай свои брюки, постираю.

Герман немедленно стянул мокрые штаны, побежал в ванную и сполоснулся с шампунем. Больше его не трогали, и он спокойно сидел в своей комнате с глобусом. И думал о королеве, как она доплясалась до такой болезни, и о лысом короле, и о стороже в королевском дворце, у него еще мозги набекрень съехали. Эх, забыл он спросить, знакома ли Хюльда Хансен с Бутылей. И про дедушку тоже надо было спросить.

Внезапно Германа пронзила страшная мысль. Он вдохнул, а выдохнуть уже не получалось. Не опозорил ли он имя Зорро? Впрочем, он ведь был не в плаще и маске. А значит, никто не подумает, что это Зорро разбил стекло и завязал дверь старушке Хюльде Хансен. Двойник здесь ни при чем. Все натворил Герман Фюлькт собственной персоной.

Раздался звонок в дверь. Понятное дело, папа потерял ключ, пока гулял с Бяшей и Вяшей.

Но на пороге возникла мама.

– К тебе гость, – сказала она. И улыбнулась так хитро, что это ничего хорошего не сулило.

– Скажи, у меня на кухне что-то пригорает, – прошептал Герман.

Мама отступила на шаг, и в комнату вошла Руби. Прикрыла за собой дверь и взглянула на Германа.

– Ты уже ложишься?

– Еще не вставал.

Руби села на единственный стул и осмотрелась.

– Хорошая у тебя комната.

– Папа сам все сделал.

Минут пять они молчали. Герман подумывал, не надеть ли ему костюм Зорро поверх пижамы, но не стал.

– На коньках больше не бегаешь?

– Сезон кончился.

У него перед глазами оказались ее волосы. Рыжина сияла ярче, чем обычно. Долго смотреть невозможно.

Руби мотнула головой, Герман отвернулся к окну. И увидел в стекле отражение Руби.