Формы реальности. Очерки теоретической антропологии - [92]
Два политических режима безумия, о которых говорит Делёз, — это собственно территории (почти как эрогенные зоны на теле), возникающие в процессе разметки и проецирования линий. Первый политический режим безумия разворачивается вдоль этих устремленных вовне осей. В каком-то смысле это модель имперского бесконечного разворачивания и расширения территорий:
Мы мыслим первый режим знаков, который функционирует в очень сложной, но простой для понимания манере следующим образом: знак отсылает к другим знакам, а эти знаки отсылают к другим знакам, и так до бесконечности (иррадиация, всегда расширяющееся движение). <…> В конечном счете это то же самое, что сказать, будто каждый знак имеет двойную артикуляцию, что знак всегда отсылает к другому знаку и что предположительно бесконечная совокупность знаков отсылает саму себя к главному означающему. Таков параноидальный режим знака, но мы могли бы также назвать это деспотическим или же империалистическим режимом[472].
Паранойя такого рода не выглядит патологией, так как серии знаков организованы в связные цепочки. Но кажущийся нормальным в этом режиме человек на деле совершенно безумен. Безумие тут прежде всего заключено в бесконечном разворачивании цепочек, которые невозможно остановить и включить в некое смысловое целое. Такой режим, по мнению Делёза, характерен для деспотических, имперских государств. В центре создаваемой этим развертыванием линий территории находится «большое означающее» — сам деспот. Режим этот архаичен и предполагает неоднородность пространств, на которых он царит. Деспот нуждается в эмиссарах знаков, которые их разносят и интерпретируют. Но чем дальше уходят цепочки от центра и главного означающего, чем дальше они проникают на периферию территории, тем они слабее:
…чем ближе мы подходим к периферии системы, тем больше субъекты оказываются захваченными своего рода искушением: либо подчиниться означающим, подчиниться бюрократическому порядку и следовать интерпретации великого священника — или же быть увлеченными вовне, по ту сторону, следуя безумному вектору, тангенсу детерриториализации — следовать линии ускользания, стать номадом…[473]
Второй доминирующий режим безумия Делёз называет капиталистическим. Здесь линии желания не разворачивают в бесконечность, но связывают субъект с субъектом. В этом безумии возникает лишенная центра сеть межсубъектных отношений и желаний:
…в истории была ситуация, которая перевела дискурс из империалистической стадии, где знак бесконечно отсылал к другому знаку, к стадии субъективности как чисто любовного бреда [delire passionel], который всегда проецирует субъект на субъект. Тем не менее, чем лучше это функционирует, тем сильнее оно распадается со всех концов. Линии субъективации капитала-денег не перестают производить ответвления, окольные линии, трансверсалии, маргинальные субъективности, линии территориализации, которые угрожают их плану[474].
Эта система первоначально довольно эффективно исправляет дефекты имперской модели, останавливает номадизм и позволяет субъекту сдвигаться к центру, вместо того чтобы вывалиться вовне в неукротимом центробежном движении. Делёз связывает этот тип социальной организации с «любовным бредом» и отличает его от паранойи более архаического режима. Мы видим, что Делёз, как и Леви-Стросс, пытается установить аналогии между индивидуальным психозом и социальными коллективными моделями, которые объективируют и упорядочивают эти психозы в аллегориях территорий и распределения знаков на поверхности.
Философ уверяет, что эта бинарная модель соответствует общей классификации психозов в психиатрии XIX века, в частности, у Гаэтана Гатиана де Клерамбо, у которого он позаимствовал идею «любовного психоза». Лакан неоднократно называл Клерамбо своим единственным учителем, хотя отношения между ними были далеко не безоблачными. В докладе 1946 года, посвященном проблеме психической причинности, Лакан определил Клерамбо как «механиста» и говорил о том, что именно его механическое понимание генезиса психозов было ближе к истине, чем органицистское видение психозов. Механицизм Клерамбо наиболее полно раскрылся в изобретенном им понятии умственного автоматизма (l’ automatisme mental)[475]. Неудивительно, что к Клерамбо проявили интерес Делёз и Гваттари в «Анти-Эдипе», где предложена модель «желающих машин», а бессознательное описано как некий механизм.
Клерамбо исходил из того, что в психозах разворачиваются два уровня психической деятельности. Первый и наиболее глубинный, первичный он назвал умственным автоматизмом[476]. Это уровень бессознательного и абстрактного разворачивания некоего субстрата мысли, по существу, совершенно лишенного понятийного и чувственного наполнения. Этот странный субстрат разворачивается в сознании как будто без всякого участия психотика. Он отмечен некоторыми чертами, выявленными психиатром. Первой такой чертой является «эмансипация абстракций»: «…мысль эмансипируется либо как безразличная, либо совершенно немая»[477]. В эмансипации абстракций мысль отделяется от субъекта, кажется автономной от него и разворачивается без всякого конкретного наполнения. Безразличие и «нейтральность», о которой он тоже говорит, свидетельствуют об отсутствии всякого аффективного компонента в этой пустой и отчужденной мысли. Аффекты появляются лишь на второй стадии развития психоза. Другими чертами этого первичного абстрагирования являются опустошение воспоминаний, забывание, исчезновение мысли: «Мысль внезапно исчезает, возникают провалы в памяти, меня останавливают»
