Формы реальности. Очерки теоретической антропологии - [90]
Язык создает псевдоупорядочивание «реального» и смутного и ведет к их обузданию в системе мифа. По мнению Леви-Стросса, психоаналитик создает индивидуальный миф невротика и лечит последнего тем же способом, что шаман куна — роженицу:
…в той мере, в какой это переживание самоорганизуется, механизмы, находящиеся вне контроля индивидуума, произвольно саморегулируются, приходя в конце концов к упорядоченному функционированию. Шаман играет ту же двоякую роль, что и психоаналитик…[460]
Нарратив способствует этой самоорганизации неопределенного. Леви-Стросс говорит о том, что в этом процессе происходит связывание манипуляции идеями и манипуляции действиями. Это связывание и осуществляется символами. Благодаря ритуальности действия достигают подсознания уже как символическая структура. Оба типа манипуляций «производятся при помощи символов, т. е. значимых эквивалентов означаемого, относящихся к иному порядку реальности, чем означаемое»[461] (à l’ aide de symboles, c’est-à-dire d’ équivalents significatifs du signifié, relevant d’ un autre ordre de réalité que ce dernier). Леви-Стросс, как видно из этого высказывания, не относит символы к порядку означающих. Это связано с тем, что сами символы отсылают к некоторым смысловым элементам, укорененным в означаемых, и при этом относятся к иному уровню реальности, чем эти означаемые. Нельзя, конечно, сказать, что персонажи мифа находятся в прямом соответствии с внутренними органами человека или испытываемыми болями и страданиями. Но эти органы могут с ними связаться. Перед нами не просто иные названия органов, но нечто самостоятельное, обладающее собственной историей и функцией. Происходит не просто процесс наложения на реалии второй системы означающих, но перенос означаемых из одной системы в другую. Речь идет о странном установлении параллелизма между двумя автономными системами:
Действенность символов гарантируется гармоническим параллелизмом мифа и событий. Миф и происходящие события образуют пару, в которой осуществляется дуализм больного и врача. При лечении шизофрении действия производит врач, а больной создает миф; в шаманском врачевании миф рассказывает шаман, а больной совершает действия[462].
В ином месте антрополог подчеркивает факт такого параллелизма:
…структура этого мифа на уровне неосознанных психических процессов должна быть аналогична той органической структуре, появление которой на уровне телесном должно быть вызвано с помощью мифа. Эффективность символики как раз и состоит в той «индукционной способности», которой обладают по отношению друг к другу формально гомогенные структуры, построенные на разном материале и разных уровнях живого…[463]
Речь тут идет не о смешении систем, но об их гомогенности, позволяющей обнаруживать их аналогичность. Аналогия гомогенных систем запускает загадочный механизм «индукции», то есть проекции одной системы на другую. Я уже писал в связи с критикой Мосса, как Леви-Стросс описывал способность свободно парящих означающих вроде мана и хау заполнять пробелы и стирать несоответствия между мыслимой картой означающих и территорией означаемых. В данном случае такую роль выполняют персонажи мифа, но речь идет о соответствии не столько уровня означающих означаемым, сколько двух территорий. Так,
…травма не может являться неотъемлемым внутренним свойством какой-либо ситуации; существует только возможность, что какие-либо события на фоне определенного психологического, исторического и социального контекста будут индуцировать эмоциональную кристаллизацию по образцу уже существующих в психике структур. По отношению к событию или рассказу о нем эти структуры — точнее, законы их построения — явление вневременное. Вся психическая жизнь и весь внешний опыт невротика организуются одной исключительной, или доминирующей, структурой, причем катализатором служит некий изначальный миф[464].
Таким мифом может быть миф об Эдипе или структура, подобная лакановским «комплексам», организующим последовательные стадии психического развития. Леви-Стросс сравнивает подсознание с «индивидуальным словарем», из которого черпаются элементы такого индивидуального мифа, а бессознательное, «организуя этот словарь по своим законам, придает ему значение и делает его языком, понятным нам самим и другим людям (причем лишь в той мере, в какой он организован по законам бессознательного)»[465]. Бессознательное складывает из мифических «персонажей» подсознания некий нарратив, последний же создает ту гомогенную структуру, которая может проецироваться на органы тела.
Идея гомогенных структур, способных к проецированию на другие, на мой взгляд, предполагает существование некой умозрительной поверхности. Без наличия такой поверхности невозможно проецировать одну конфигурацию на другую, карту на территорию и т. д. Топологические фигуры вроде борромеева узла не могут быть спроецированы друг на друга таким образом, чтобы сделать видимыми аналогии и параллелизмы. Поверхность — это то, без чего вряд ли возможен и сам процесс организации и упорядочивания символов. Мейер Шапиро проследил постепенное превращение неровной поверхности наскальной живописи в ровное и гладкое поле — носитель знаков. Появление такого поля существенно, так как оно является исключительно культурным достижением и «ничему не соответствует в природе или психологических образах, где призраки визуальной памяти возникают в смутной и ничем не ограниченной пустоте»
