Формы реальности. Очерки теоретической антропологии - [75]

.

Символическое и есть та основа «поля», которая у Бурдье обеспечивает относительно простую интеграцию чужого взгляда со стороны в мир человека.

Символическая ценность производится, поддерживается и возрастает в перспективе возможного обмена. Чем больше женщина соответствует правилам «поля», которое организует обмен, тем выше ее ценность. Важно также и то, что эта ценность кристаллизуется во внешнем облике и составляет некий образ, который может приближаться к модельному или удаляться от него. Связь между личностью и воплощаемой ею ценностью когда-то была отмечена Марселем Моссом, который говорил о клановом тотеме как воплощении племенных ценностей. Он писал о «смешении вещей, ценностей, договоров и людей»[373]. Обсуждая особенную «денежную» ценность меди в архаических культурах, он замечал:

…во всех этих племенах существуют культ меди и миф о ней как о живом существе. Медь, по крайней мере у хайда и квакиютлей, отождествляется с лососем, который сам является объектом культа. <…> Каждый значительный слиток вождей имеет свое имя, свою собственную индивидуальность, свою собственную стоимость в полном смысле слова, магическую и экономическую, постоянную, устойчивую <…> Они живут, самостоятельно движутся и вовлекают в движение другие медные пластины. Одна из них у квакиютлей называется «увлекающая за собой медь»[374].

Женщины включены в этот обмен наряду с иными ценностями и обладают сходной персонификацией. Дары, участвующие в обмене, могут превращать не способного вернуть их в раба, почти что в вещь. Весь архаический обмен пронизан персонификацией, которая у Мосса находит максимальное воплощение в духе «хау»[375]. Персонификация предметов обмена и наделение их некой личностью и волей позволяют говорить о стоимости (ценности), которая, по выражению Мосса, «стоимость в полном смысле слова, <…> постоянная, устойчивая». У Бурдье ценность женщины тоже создается правилами обмена и воплощена в некоем устойчивом и постоянном персонифицированном образе. Персонифицированный образ в этой системе позволяет состояться обмену и организации автономного символического поля. Бурдье, однако, не углубился в механизмы такой символической интеграции, которые оказались гораздо полнее представленными в психоанализе.

Этот устойчивый символический образ получил в психоанализе название imago. Молодой Лакан, разрабатывая свою психоаналитическую теорию, которая станет известна как теория воображаемого (l’ imaginaire), сформулированная в знаменитом эссе о «стадии зеркала», пытался описать становление психической жизни человека как проецирование себя на серию таких imago, с которыми у ребенка происходит сложная система отталкиваний и идентификаций. Вообще, как только мы попадаем в мир воображаемого, идентичность и идентификация становятся ключевыми терминами.

Следуя за Фрейдом, Лакан видел первичный набор идентификационных образов прежде всего в семье, например в символических образах матери и отца. Совершенно закономерно, что его первое исследование этой проблемы, напечатанное в 1938 году — «Семейные комплексы в формировании индивида», — во многом опиралось на этнографические изыскания, в том числе на работу Эмиля Дюркгейма «Супружеская семья» (1892). Этот текст Дюркгейма казался важным для оценки такого центрального понятия фрейдизма, как эдипов комплекс. Он был кратким итогом лекционного курса «Семья», прочитанного им в Бордо, и опубликован после его смерти Моссом. С точки зрения Дюркгейма, нуклеарная семья, состоящая из мужа, жены и неженатых детей, имеет корни в германской традиции и в какой-то момент воцарилась в современной Европе. Она явилась результатом того, что социолог назвал «законом сжатия» (contraction). Согласно этому закону, количество родственников, включенных в семью, по мере ее эволюции постоянно сокращается. Первоначально эквивалентом семьи служит организация клана вокруг тотема, затем на смену аморфному клану приходит агнатическая семья, где все члены подчинены отцу, в том числе и те, что не являются кровными родственниками, как, например, невестки — жены сыновей, внуки и т. д. Невестки подчинены в таких семьях не мужьям, но патриарху. Такие семьи постепенно ослабевают, их члены приобретают большую независимость, и семьи сжимаются до когнатических, в которые входят только люди, связанные кровным родством. Нуклеарная семья, построенная вокруг супружеской пары и ее детей, по мнению Дюкгейма, — это результат еще большего сжатия и еще большей эмансипации удаленных членов.

Дюркгейм объясняет сжатие семьи расширением ее инкорпорирования в социум:

Исследование патриархальной семьи показало нам, что семья должна неизбежно сжиматься по мере того, как социальная среда, с которой каждый индивид вступает в непосредственные отношения, расширяется. Так как, чем она ýже, тем ей легче сопротивляться различным возникающим разногласиям…[376]

Из этого следует, что более архаическая и громоздкая семья имеет лишь поверхностную, чисто механическую связь между недифференцированными индивидами, а «супружеская семья» гораздо более тесно связывает членов между собой, при этом помогая им сложно интегрироваться в социум.