Формы реальности. Очерки теоретической антропологии - [73]
Выяснилось, что такая ситуация разыгрывается ежегодно во многих деревнях во время так называемых ярмарок холостяков. Старшие сыновья семейств наследовали дома и хозяйства и становились собственниками семейного состояния. Соответственно, они оставались в деревнях, тогда как младшие их братья покидали деревни и уезжали в город. Именно эти собственники и составляли группу, теснившуюся у стен. С ними отказывались танцевать ищущие пару девушки, так как не хотели связывать дальнейшую судьбу с жизнью в деревне. Они любой ценой искали себе городских женихов. В результате те молодые люди, которые в старые времена легко находили себе супруг, были обречены на холостячество и «вымирание», так как не могли обзавестись потомством.
Бурдье увидел в этой ситуации некую символическую форму насилия, которая не осознавалась самими его жертвами. К этому выводу его привела бесплодность попыток осмыслить эту ситуацию в рамках «академической альтернативы между свободой и детерминизмом, выбором и принуждением»[364]. В данном случае речь шла не о свободе или принуждении, но о дорефлективном принятии определенной картины мира, в которой отражались когнитивные структуры, обычно понимаемые как «естественные». Речь шла не о влиянии или эффекте пропаганды, но об «естественном» принятии целого ряда постулатов, лежащих в основе социума.
Парадокс символического насилия, по Бурдье, заключается в том, что сама его жертва без всякого принуждения считает это насилие по отношению к себе естественным и само собой разумеющимся. В описанной деревенской сцене Бурдье увидел переход от «защищенного матримониального режима» к режиму свободного обмена и выбора на в своем роде «открытом рынке» женихов и невест. Этот переход негативно отразился на определенной категории людей, в силу обстоятельств привязанных к деревенской жизни, в то время как в сознании самих крестьян жизнь в деревне утратила всякий престиж и стала маркирована как результат жизненной неудачи:
…этот разлом в матримониальных стратегиях выражает тот факт, что члены определенной группы не хотят для своих дочерей того, чего они хотят для своих сыновей, и хуже того, в глубине души они не хотят своих сыновей для своих дочерей…[365]
Это странное расщепление глубоко укоренено в сознании крестьян, направляющих на самих себя презрительный взгляд горожан и апроприирующих его в качестве своего собственного. Символическое насилие отражает двойственность критериев самооценки и раздвоение сознания, когда человек парадоксально становится в собственных глазах чужим самому себе. Бурдье считал, что именно благодаря такого рода символическому насилию Франция, не применяя никакого внешнего насилия, ликвидировала значительную часть своего крестьянства, в то время как Советский Союз использовал для этого наиболее варварские методы прямого физического террора. Неравенство полов и низкая самооценка женщин в традиционных обществах являются продуктом такого символического насилия. Это насилие подчиненной группы, направленное на саму себя. Бурдье так определяет его: «Символическое насилие <…> — это насилие по отношению к социальному агенту при его собственном соучастии»[366].
Меня в данном случае интересует не столько социологическая перспектива и проблема насилия как таковая, сколько сам факт раздвоения и отчуждения, проявляющийся в ее практике. Социальный агент, используя термины Бурдье, тут одновременно и субъект, и объект. Дистанция, возникающая во взгляде на себя со стороны, отчуждающая себя от себя самого, затем уничтожается присвоением этого взгляда, его интериоризацией. Но есть в теории Бурдье нечто, что, на мой взгляд, отчасти подрывает ее ценность. Взгляд со стороны на меня как на чужого настолько плотно и без всяких проблем интегрируется у него в мое собственное видение себя и мира, что различие между чужим и своим почти полностью исчезает. И стирание этого различия осуществляется языком.
В 1975 году Бурдье опубликовал текст, посвященный философии Хайдеггера, в котором попытался на гораздо более сложном материале понять, каким образом в рамках одного и того же дискурса проявляются совершенно разные и идеально совместимые установки. Он писал о фундаментальной двуличности хайдеггеровской мысли — одновременно глубоко антиисторической и погруженной в историзм, заостренно политической и абстрактно философской и, по всей видимости, совершенно непричастной политике. Каким же образом глубоко внутренне конфликтный мир Хайдеггера обретает черты непротиворечивой однородности? Гегель применил для преодоления противоречий всю машинерию диалектики, которую Хайдеггер не использует. Бурдье попытался описать операции стирания внутреннего напряжения между несводимыми воедино постулатами с помощью важного для него понятия «поля». Это понятие в какой-то мере помогает определить, как интегрируются чужое и свое в процессе символического насилия.
Понятие поля было первоначально разработано в физике, а затем перенесено в область психологии, в частности Куртом Левином, который показал, что для адекватного понимания поведения человека следует поместить его в некое ситуативное поле, которое психолог называл «методом анализа причинных отношений и построения научных конструктов»
