Фарт - [232]

— Почему? — насторожилась Гвоздырькова.

— А очень просто. Уж очень вы болезненно воспринимали все касающееся Володи. В общем, приехал я в Москву, прихожу к нему — что за чертовщина? Комнатка маленькая, а почти пустая — детский столик, крошечные детские креслица, взрослый едва в них втиснется. Настольная лампа стоит на полу. На окне и на дверях — крюки: вешать гамак. Застал его за английским учебником. Сидит в детском креслице и зубрит английский язык. Для чего? А в какой-то пьесе выбрал он себе роль, и там персонаж говорит английскую фразу. Одну-единственную! Так для того, чтобы произнести ее со смыслом, он решил в полгода изучить основы языка. Серьезный подход, по Станиславскому. А для чего детская мебель и лампа на полу? Говорит, «для юмора». Одно мне, признаться, не понравилось: хорошее простое имя Володя он переменил на Германа.

— Как переменил? — закричала Гвоздырькова в ужасе.

— Сценический псевдоним. Очевидно, романтичнее. Но это юношеская дурь, вроде кори. Сейчас он уже опять Володя. В общем, слово за слово, распили мы с ним бутылку вина, остался я у него ночевать на раскладушке, а там и жить. Все две недели жил у него. Невестка ваша уехала к матери, чтобы не мешать. Ну и вот, результаты вам известны. Отличный парень. Строгий, одержимый. Немного сумасшедший, впрочем, как и его мамаша.

— Я вам дам, «как и его мамаша»! — сказала Валентина Денисовна и замахнулась на Авдюхова мокрым от слез носовым платком.

В знак сдачи Авдюхов приподнял руки и сказал:

— Ничего, Валентина Денисовна, я так думаю: побольше бы таких сумасшедших, меньше было бы на свете всякой швали. Но, в общем, что говорить: есть еще люди на нашей грешной земле. Мне даже как-то самому стало досадно, что такого парня не приняли в театральный институт. Точно меня это лично касалось. Кого же тогда принимать, если не таких сумасшедших пареньков? Ну и начали мы с ним заниматься…

— Но вы же сперва переубеждали его? — желая услышать что-нибудь драматическое, сказала Валентина Денисовна.

— Сначала, конечно, переубеждал, — не желая вдаваться в подробности, согласился Авдюхов.

— Вот ваш Вараксин! И он мог бы, если бы захотел, — сказал Меликидзе.

— Он бы не смог, даже если бы и захотел, — убежденно заявила Валентина Денисовна. — Чтобы переубеждать кого-нибудь, нужно сочувствие, душевность. Ваш Вараксин — холодная канцелярская крыса, вот он кто!

— Он скорее ваш, чем мой.

— Совершенно зря вы третируете Сергея Порфирьевича. Человек как человек, — сказал Гвоздырьков. — Занятой человек.

— Грамотный человек, — сказал Сорочкин.

XXVIII

Утром, идя на проверку водомерного поста, Татьяна Андреевна услышала у подножия опоры частый металлический звон, — где-то за перевалом на линию вышла ремонтная бригада, и шум ее работы отдавался по канатам подвесной дороги, как по струнам. Звон металла то возрастал, то затихал, и Татьяна Андреевна воспринимала эти звуки как позывные Нестора Бетарова.

С каждым днем ремонтная бригада продвигалась все ближе к ущелью гидрометеорологической станции: удары по металлу становились резче, звонче; казалось, звенит и вибрирует каждая полоса железа на опоре.

Прошло несколько дней, и однажды, взглянув в окно рабочего кабинета, Татьяна Андреевна высоко над скалами, над склоном ущелья увидела человека, подпоясанного широким монтерским поясом. Он легко и быстро взобрался по скобам, укрепленным внутри металлической опоры, и на самом ее верху вышел на открытую решетчатую площадку.

Татьяна Андреевна оглянулась. Дверь в кабинет была закрыта. Сдерживая волнение, Татьяна Андреевна взяла бинокль и подошла к окну. В человеке на металлической опоре она узнала Нестора. Помедлив секунду, он перемахнул через поручни площадки, взялся за тонкий тяговый канат и ступил на толстый ведущий, упруго провисающий над пропастью. Татьяна Андреевна так сжала бинокль, что у нее заболели пальцы.

Медленно пошел Бетаров по ведущему канату, покачиваясь в воздухе и приседая, точно канатоходец.

Только сейчас, увидев Нестора на канате, Татьяна Андреевна поняла, кого он все время ей напоминал. Стремительный, гибкий, в черном костюме, он походил на птицу, сидящую на проводе. Можно было представить себе, что сейчас он отпустит канат, вспорхнет и полетит, как стриж, на этой страшной высоте.

Бетаров прошел по канату к сигарообразной соединительной муфте, перекинул цепь монтерского пояса через тяговый канат и застегнул карабин. Теперь он был в безопасности, но Татьяна Андреевна по-прежнему со страхом следила за ним. Она видела, как Нестор присел на канате и, держась за тяговый одной рукой, балансируя, стал осматривать соединительную муфту. Вот он нагнул голову, посмотрел вниз, помахал кому-то рукой и, видимо, что-то прокричал. Затем он снова занялся муфтой и начал то ли отвертывать, то ли завертывать ее большим ключом.

Ни одно живое существо, если оно не птица и не цирковой акробат, не смогло бы пристроиться в этом положении! А Бетаров присел на канате и чувствовал себя, как видно, в привычной обстановке.

В ущелье начало темнеть, пошел снег, и скоро не стало видно ни опоры, ни Бетарова, ни скал под ним. Но еще долго, до позднего вечера, сквозь снежную пелену светился возле опоры костер, слышались звонкие удары по металлу и громкие голоса людей. Голоса Нестора среди них она не различала.