Фарсалия или поэма о гражданской войне - [88]

Дух возбуждает, и ты со вторым не помиришься местом:

Цезарь не может признать кого бы то ни было первым.

Равных не терпит Помпей…

Помпей,

Тогой гражданской своей давно уже тело покоя,

Быть разучился вождем от долгого мира…

и желает лишь наслаждаться своею былою славой, а у Цезаря

…был единственный стыд — не выигрывать битву.

Помпея Лукан сравнивает со старым дубом, который,

Хоть и грозит он упасть, пошатнувшись от первого ветра,

все-таки продолжает величаво стоять среди молодых, полных силы лесов. А Цезарь подобен сверкающей молнии, которая,

Бурно падая вниз и бурно ввысь возвращаясь.

Гибель сеет кругом и разметанный огнь собирает.

Такая сравнительная характеристика Помпея и Цезаря развита на протяжении всей поэмы и подтверждается и рассказом о действиях, и картинными описаниями, и сравнениями, и риторическими отступлениями, которые Лукан вставляет в свою поэму. Всюду Цезарь отважен, смел, но вместе с тем и рассудителен, Помпей же постоянно проявляет нерешительность и неуменье пользоваться своими успехами, хотя и объясняет свои действия высшими государственными соображениями. Так, например, Помпей не решается использовать свой успех при Диррахии, несмотря на начавшуюся в войске Цезаря панику (VI, ст. 290 сл.). Помпей мог бы, по словам Лукана, прекратить гражданскую войну истреблением войска Цезаря, но удерживает «ярость мечей» своих воинов. И это вызывает горестные слова Лукана (VI, ст. 301—313):

…От царей свободен и счастлив

Был бы ты, Рим, и прав не лишен, когда б на том поле

Сулла тогда победил. О горе, о вечное горе!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

День этот стал бы, о Рим, последним днем твоих бедствий:

С ним из судьбины твоей могла бы Фарсалия выпасть!

Совершенно иначе, чем Помпей, поступает Цезарь в конце Фарсальского сражения: щадя лишь народ, он приказывает истреблять сенаторов и всю знать (VII, ст. 574—585):

Воину сам он меч подает, копье направляет,

Повелевает разить железом лицо супостата,

Сам продвигает войска, подгоняет в тылу отстающих

И оробелых бойцов ободряет ударами древка.

Он запретил народ истреблять, на Сенат указуя:

Знает, где кровь страны, кто является сердцем отчизны.

Как ему Рим захватить, где свободу последнюю мира

Легче всего уязвить. Со вторым сословьем мешаясь,

Падает знать; и людей, достойных почета, сражает

Меч: умирают кругом Корвины и гибнут Метеллы,

Лепиды гибнут в бою и Торкваты, которые часто

Были вождями страны — все славнейшие после Помпея[890].

Оба — и Цезарь и Помпей — выставляют себя в поэме Лукана патриотами, но Цезарь смело идет походом на Рим, лишь на миг задерживаясь у Рубикона в трепете перед явившимся ему в сумраке ночи призраком «Родины смутной» (I, ст. 185 сл.)[891], и, объявляя себя поборником народа и противником «владык», т. е. сенаторов и знати, так заканчивает свое обращение к войску (I, ст. 350 сл.):

Ведь не ищу я себе ни добычи, ни царского трона:

Мы изгоняем владык из Рима, готового к рабству.

А Помпей отказывается возвращаться в свободный от неприятеля Рим во главе войска, говоря (VI, ст. 319 сл.):

…Рим меня встретит,

Только когда я солдат распущу по домам после боя,

и, стоя формально на страже законов государства, упускает возможность овладеть Италией и восстановить нарушенный Цезарем государственный строй Рима.

Цезарь не теряет присутствия духа и рассудительности, поняв, что его хотят убить во дворце Птолемея, и одолевает своих врагов (X, ст. 434—513 и сл.). А Помпей беспомощно отдается в руки египтян и, когда его убивают, заботится лишь о том, чтобы умереть достойно и не потеряв чести (VIII, ст. 561—636).

Но если Юлия Цезаря, несмотря на все его смелые и решительные действия, которые Лукан описывает часто с беспристрастием и даже, порою, с восхищением, никак нельзя назвать героем Лукана, то и Помпей, как мы видим, отнюдь не является предметом его поклонения: Лукан постоянно его осуждает и подозревает в одно и то же время и в неспособности к военному делу и в честолюбии во вред римской республике, которую должен блюсти независимый и законный Сенат. В этом отношении показательна речь Цицерона, обращенная к Помпею перед Фарсальской битвой (VII, ст. 68—85). Цицерон называет Помпея «непроворным в победе», спрашивает его, почему он колеблется вверить богам защиту Сената, и заканчивает свою речь такой знаменательной фразой:

Знать желает Сенат, — он войско твое или только

Свита, Великий?

Истинным героем для Лукана был непреклонный противник тираннии Марк Порций Катон Младший (правнук Катона Старшего), не пожелавший подчиниться милости Цезаря и окончивший жизнь самоубийством в 46 г. до н. э. в африканском городе Утике (отчего и назван был «Утическим»). Восторженное преклонение перед этим хранителем традиций римской республики, возглавляемой Сенатом, видно уже в самом начале первой книги «Фарсалии», где Лукан, сопоставляя соперников в гражданской войне — Цезаря и Помпея, говорит (ст. 128):

Мил победитель богам, побежденный любезен Катону.

Отношение Катона к гражданской войне и к борющимся друг с другом «тестю» и «зятю», т. е. к Цезарю и Помпею, выясняется первый раз в книге второй поэмы Лукана (ст. 234—391). Племянник Катона, будущий убийца Юлия Цезаря, Марк Юний Брут приходит к Катону спросить его совета и мнения о гражданской войне, говоря, что