Фарсалия или поэма о гражданской войне - [77]

; он врагам разбитым дозволил

Силы копить в отдаленном краю Ливийского царства,

80 В нильской любви постыдно терял драгоценное время,

Фарос решил подарить, не себе его взять, победивши!

Веря в свою красоту, Клеопатра к нему приступила

Хоть и грустна, но без слез, притворную скорбь разукрасив,

Косы свои распустив, как будто рвала их от горя,

85 И начала говорить: «О Цезарь великий, коль знатность

Есть на земле, — это я — наследница славная Лага,

Вечным изгнаньем теперь лишенная скипетра предков!

Если десница твоя не вернет мне древнюю долю, —

Я припадаю к стопам, я — царица! Звездой справедливой

90 Ты над Египтом взошел. Я не первая буду из женщин

Нильской страною владеть: не делал различий по полу

Фарос, но знал и цариц. Отца последнее слово

Ты почитай: на царство права мне общие с братом,

Общее ложе[831] он дал. Сестру сам мальчик любил бы,

95 Будь он свободен душой; но всецело во власти Потина

Мысли его и мечи. Себе отцовского права

Полностью я не прошу; но избавь от такого бесчестья,

От преступленья наш дом; прогони ты приспешника злого,

Брату царить прикажи. Каких только мыслей спесивых

100 Этот не ведает раб[832], Великому голову снявши!

Он и тебе уж грозит — да разрушит судьба эти козни!

Цезарь, земле и тебе достаточно хватит позора

В том, что Помпеева смерть явилась заслугой Потина!».

Зря бы стучалась она в суровое Цезаря сердце:

105 Просьбам лицо помогло, заключает распутница — взором.

И, соблазнивши судью, нечестивую ночь с ним проводит.

Мир от вождя получив, купив дорогими дарами,

Празднуют пиром они окончание важного дела.

Вот Клеопатра спешит показать в изумительном блеске

110 Роскошь, которая в Рим до той поры не проникла.

Самое зданье на храм походило, который едва ли

Век развращенней создаст: потолок вырезной был богато

Убран, и брусья литым окованы золотом были.

Не облицован был дом блестящим, распиленным в плиты

115 Мрамором: высился там агат массивный, чредуясь

С камнем порфирным; везде, во всех дворцовых палатах,

Был под ногами оникс, и обшит Мареотии черным

Деревом не был косяк: оно вместо дуба простого

Не украшеньем дворца, но опорой служило. Слоновой

120 Костью был атрий[833] покрыт, черепахой индийскою двери

Были отделаны там и пестрели обильно смарагдом.

Камни на ложах горят, желтеют топазами чаши;

Ярки ковры: их большая часть не мало варилась

В пурпуре тирском, свой цвет не в одном почерпнувши сосуде;

125 Часть их блестит пером золотым; часть — огненной нитью,

Густо которую в ткань челнок фаросский вплетает.

Там и рабынь — без числа, услужающих целые толпы:

Разнятся цветом одни, а другие — своими летами;

Ливии кудри[834] у тех, у иных же — волосы светлы

130 Так, что и Цезарь в полях далекого Рейна не видел

Столь золотистых кудрей; чья кровь загорела под солнцем.

Тот головою курчав, и назад его волос ложится.

Мальчики жалкие здесь, оскопленные грубым железом;

Старше — напротив стоят; хоть более крепок их возраст,

135 Но совсем не покрыты пушком их гладкие щеки.

Царь и царица вдвоем; и тут же властью сильнейший —

Цезарь. Без меры во всем свою красоту разукрасив,

Братом-супругом своим и скипетром все ж недовольна,

Голову, шею покрыв добычею Красного моря[835],

140 Много богатств Клеопатра несет на себе в том уборе.

Белые груди ее сияют под тканью сидонской[836],

Сотканной серским станком и распущенной вильской иглою,

Что растянула покров, основу его разредивши.

На белоснежных клыках лежат из лесов Атлантиды

145 Круглые доски столов, каких не видывал Цезарь,[837]

Даже и Юбу пленив. О, слепого тщеславия одурь

Или безумья порыв — пред ведущим гражданскую распрю

Столько сокровищ раскрыть, разжигая жадные страсти

Гостя, держащего меч! Да будь и не он здесь, готовый

150 Мир разорить, чтоб стяжать преступной войною богатство:

Прежних вождей пригласи, у бедных предков известных —

Куриев строгих иль род Фабрициев; пусть возлежал бы

Консул[838], что грязью покрыт и взят от этрусского плуга, —

Справить столь пышный триумф в честь отчизны и он пожелал бы!

155 В золоте яства лежат, что дали земля или воздух,

Море иль Нила поток, что суетной роскоши пышность

В ярости жадной своей отыскала по целому миру

Не из-за голода; здесь и птицы, и звери, в Египте

Чтимые как божества; хрусталь умывает здесь руки

160 Чистою нильской водой; сосуды в камнях драгоценных,

Емкие, льют им вино; не от лоз оно Мареотиды, —

То многоценный фалерн, которому может Мероя[839]

В быстрые несколько лет придать благородную старость.

Лоб украшают гостей венки из цветущего нарда,

165 Неотцветающих роз; по их волосам умащенным

Пряный течет киннамон, не лишенный еще аромата,

Не потерявший его на этих брегах чужеземных,

Льется и свежий амом[840], в соседних собранный странах.

Учится Цезарь мотать богатства, им взятые в мире,

170 Он уж стыдится войны, что с зятем вел небогатым,

Повода ищет уже к столкновенью с фаросским народом.

Пиру и Вакху предел положили, устав наслаждаться;

И завязал разговор, который звучал до рассвета,

Цезарь с верховным жрецом, возлежавшим на ложе почетном,

175 Так благосклонно сказав Ахорею в льняном одеяньи[841]:

«Старец святых алтарей и, как возраст твой утверждает,

Небом любимый, — скажи о племен фаросских начале,