Эйсид-хаус - [31]

– Да, но не на этот раз. В тот день все точно случилось из-за Фостера. Я слышал, как два парня спорили о нем.

– Честно говоря, Фостер не такой уж меткач. Хотя охуенно быстрый.

– Фостер…

– Еще насчет Фостера – мы получили этого чувака задарма! Дерек чертов Фергюсон – три четверти миллиона за игрока! Примадонна хуева!

– Нет, это настоящий футболист, мужик.

– Фостер. Вот это парень. Если бы все рвали задницу, как Фостер…

– Точно-точно. Если бы к рвению Фостера да класс Фергюсона…

– Да, – кивнул другой птицеголовый. – Я бы просто тащился.

– Рвение и скорость Фостера плюс фергюсоновские класс и предвидение…

– Фостер.

– Точно. Фостер – это круто.

– Да. Уэйн Фостер. Пиздатый игрок, – заключил первый птицеголовый, поворачиваясь к своему приятелю. – Еще по пинте?

– А как же.

Птицеголовый направился к стойке, но бармен отказался его обслуживать, поскольку придерживался сектантских воззрений, а потому ненавидел птицеголовых кретинов. Вдобавок этот бармен получил классическое образование, отчего чувствовал превосходство над большинством людей, особенно над птицеголовыми, которым он терпеть не мог наливать пиво. Имелась еще одна причина. В баре была Она. И что еще хуже: Она была в баре с Ней. Острое зрение птицеголового сфокусировалось на этих двух женщинах, сидевших в углу и поглощенных беседой. Если Она отправится домой с каким-то птицеголовым, это будет означать полное фиаско для Классически Образованного, а что касается Нее, ну, она может делать, что ей заблагорассудится.

– Но почему нет? – спросил птицеголовый у стойки. – Как так получается, что нас не обслуживают?

Его клюв был распахнут под девяносто градусов, огромные черные глаза излучали тревогу.

Бармен не разбирался в орнитологии. Его коньком была древняя литература, но все равно он почувствовал явное неудовольствие птицеголового. Тем не менее он медленно покачал головой, отказываясь встретиться с ним взглядом. Он решительно сосредоточился на ритуале мытья стакана.

Птицеголовый у стойки вернулся назад к столику.

– Нас не обслуживают! – объявил он своему приятелю.

– Правда? И почему?

Птицеголовые двинулись к другому концу стойки, чтобы пожаловаться Эрни, другому бармену. Классически Образованный был в смене главным, и если бы даже у Эрни была власть отменить его решение, он не стал бы этого делать, так как тоже любил посмотреть на обескураженных птицеголовых.

– Это не от меня зависит, ребята, – пожал он плечами, глядя на ошеломленно дрожащие клювы, и продолжил разговор с двумя парнями у стойки.

Классически Образованный смотрел на двух женщин в углу. Особенно его взгляд притягивала Она, он просто глаз не мог оторвать от ее блестящих губ. Он вспоминал тот новогодний минет; это было нечто. В его сознании и теле всегда была напряженность; это неотъемлемая часть бытия Классически Образованного в мире, где классику недооценивают. Его глубокие и широкие познания оставались непризнанными. Он был вынужден разливать пиво птицеголовым. Это вызывало депрессию, тревогу и фрустрацию. Однако новогодний минет высосал все напряжение из его натянутого как струна тела, удалив все ядовитые мысли из его головы. Он на какое-то время отключился, лежа раздетый на лавке у гардероба; просто валялся в оцепенении. Когда он очнулся, Она уже вышла. Он отправился ее искать, но когда приблизился к ней, Она повела себя холодно и грубо.

– Пожалуйста, держись от меня подальше, – сказала Она ему. – Ты мне неинтересен. Это Новый год. Я немного пьяна. Понимаешь, это ничего не значит, хорошо?

Все, что он мог сделать, – это ответить ошеломленным кивком, доковылять до кухни и напиться в говно.

Теперь Она была в баре с Ней, с женщиной, которую он когда-то уводил домой, с женщиной, которую он трахал. Ему не нравилось с Ней, но мысль, что он был с ними обеими, определенно вдохновляла. В баре две женщины моложе тридцати, и он протянул их обеих. Ну, протянул одну и получил минет от другой. Мелкая техническая подробность, не более того. Он воспроизвел ту же мысль по новой: в баре две женщины моложе тридцати, и каждой он заправил в ту или иную дырку. Так звучало даже лучше. Но вскоре от хорошего настроения не осталось и следа, потому что Она глядела на него и смеялась; они обе смеялись. Она держала руки на уровне груди, оттопырив указательные пальцы на несколько дюймов. Другая женщина презрительно мотнула головой, когда они снова украдкой покосились на Классически Образованного, и тогда Она свела пальцы ближе, почти вплотную, и Ее голова одобрительно качнулась, и обе зашлись в припадке хохота.

Классически Образованный был слишком чувствителен и раним, чтобы с ним так обращались. Он зашел в комнатку за стойкой и взял с грязной раковины старый твердый кусок желтого мыла. Отгрыз от него почти половину и, ощутив тошнотворный вкус, с трудом проглотил. Мыло медленно, жгуче двинулось к его желудку, оставляя в пищеводе ядовитый след. Он ударил кулаком по ладони, поджал пальцы ног и начал тихо бормотать мантру:

– Шлюхи, шлюхи, шлюхи, шлюхи, шлюхи…

Взяв себя в руки, он вышел и столкнулся у стойки с одним из птицеголовых.

– Как так получается, что нас не обслуживают, приятель? Что мы такого сделали? Мы не шумели, ничего не вытворяли. Просто спокойно выпивали себе. Болтали об этом матче, понимаешь? Уэйн Фостер и все такое.