Евней Букетов - [167]

Т. А. САТПАЕВА — Е. А. БУКЕТОВУ,

26 ноября 1973 года:

«Глубокоуважаемый Евней Арстанович!

Получила Ваше письмо и «Вместо предисловия». Меня порадовало, что Вы как будто решительно, наконец, собрались писать о Каныше Имантаевиче. Ведь когда «вживешься» во что-либо, то тебя уже тянет к этому.

По Вашему «Вместо предисловия» видно, что Вы уже глубоко в это вникли.

«Марию Кюри» я Вам давала совсем не для подражания в написании, а как чудесную книгу, чтение которой доставляет истинное наслаждение. Данина я не очень люблю, какой-то у него тяжеловесный стиль. Но таких людей описывает, что приходится читать. Чего стоит фраза Евы Кюри: «Она не умела быть знаменитой». Так много здесь сказано о ее знаменитой, поистине великой, ученой матери. В то же время сама Мария Кюри написала о своем супруге — Пьере, где только перечислены научные идеи, над которыми он работал, а самого чело-века-то и нет. Очевидно, ее мозг был всецело поглощен вопросами науки, над которыми она трудилась…

Вы, конечно, напишете как-то по-своему. Хотелось бы, чтобы книга была интересна и доступна широкому кругу читателей и отображала его всесторонне. Леонид Ильич (Брежнев. — М. С.) сказал о нем как о выдающемся геологе, а он был и крупнейший организатор, государственный деятель и обаятельный человек. Ну, а слово «великий» — придержите. Одно, о чем буду Вас очень просить, не упоминайте меня и немного переделайте свое «Вместо предисловия», подайте его не в виде письма ко мне, а просто как Ваши размышления… Желаю творческого вдохновения!»

Как видим, Евней Арыстанулы, собрав необходимый для разбега материал, уже пробовал свое перо в этом направлении.

Евней БУКЕТОВ. «Вместо предисловия»:

«Глубокоуважаемая шешей[71] Таисия Алексеевна!

Прошло более двух лет с тех пор, как Вы убедили меня, что я (и никто другой!) должен написать биографию академика Каныша Имантаевича Сатпаева. Правда, Вы тогда не говорили буквально: «должны, обязаны», но из всего Вами сказанного я сделал такой вывод.

…Прежде всего, как писать? Самое опасное заключается в том, что, имея исключительно добрые намерения, можно отойти от истины. Легкое, недостаточно взвешенное отношение к памяти людей, деяния которых стали достоянием народов, часто, как мы знаем, приводит авторов к заблуждению: будто их собственное примитивное мышление отражает мысли и соображения большого человека. Вы говорили мне о том, что такие примеры имеются в нашей казахской литературе. Очень не хотелось бы, чтобы к подобным писаниям прибавились и мои.

…Особенно объективно необходимо, на мой взгляд, писать об академике Сатпаеве, первом великом человеке из нашего народа, поднявшемся во весь рост. Может быть, написать чисто научную биографию, год за годом прослеживая, как у Каныша Имантаевича зарождались те или иные идеи и как они находили теоретическое, научное и практическое воплощение. Это было бы очень интересно. Однако я не специалист в той отрасли знаний, в которую дальше и глубже других заглядывал академик Сатпаев, поэтому не могу претендовать на достаточно верное и в то же время достаточно доступное для широкого круга читателей изложение его идей и замыслов. Для этого необходимо быть специалистом высокого класса в данной области знаний.

…Вы дали мне прочитать книгу о Марии Кюри, написанную ее дочерью Евой. Слов нет, написана биография хорошо и читается с интересом. Однако здесь многое связано с колоритом личных взаимоотношений — матери и дочери. И в этом неповторимом колорите заключены лиризм и привлекательность повествования. Естественно, это для меня невозможно, ибо я имел с Канышем Имантаевичем чисто деловые взаимоотношения, да и то в последние годы его жизни. Кроме того, очень рискованно проводить какую-то параллель и делать сравнения на основе данных жизни и деятельности этих двух ученых. У этого ученого с мировым именем вся деятельность могла проходить и проходила буквально на глазах рядом находящегося человека. Попробуйте представить себе таким академика Сатпаева! Вы же сами мне рассказывали, как Вам легко было вести повествование (я имею в виду Ваши записи-воспоминания) до перевода Каныша Имантаевича на работу в Алма-Ату. Это, понятно, в Жезказгане Вы оба, страстно преданные любимому делу геологии, работали постоянно рядом, непрерывно делясь трудовыми и жизненными впечатлениями. Но после переезда в Алма-Ату резко расширился диапазон научной и научно-организационной деятельности ученого, стало трудно следить близким, даже Вам, за всеми деталями его работы, так как постепенно изменялась обстановка, позволяющая Вам ежедневно охватывать всю деятельность Каныша Имантаевича. И здесь Ваши записки, основанные на личных впечатлениях, естественно, не могли сохранить тот колорит, полноту, которая характерна для доалматинского периода. Отсюда следует, что для написания биографии ученого-организатора и общественного деятеля, который мог, благодаря нашему строю, авторитетно ставить вопросы о решении научных и научно-хозяйственных проблем на самых высоких уровнях в стране и претворять свои идеи в жизнь в колоссальных масштабах, по-видимому, совершенно не подходит повествование с позиции человека, лично связанного с ним.