Эпоха добродетелей. После советской морали - [21]

. Но разве не то же требовалось и от советского человека? Например, давно замечено, что «начиная с 1930-х годов, понятие „честь“ входит в активную советскую квазиполитическую лексику, а со второй половины 1940-х до 1953–1954 годов активно формируются „орудия“ советской чести: вводятся ведомственные „суды чести“, издаются книги, в заголовках которых фигурирует слово „честь“, фильм „Суд чести“ получает Государственную премию, понятие чести вводится в педагогику, понятия „честь школы“, „честь класса“ становятся распространенными»103. Дворянского ребенка ориентировали не на успех, а на идеал. Молодому человеку следовало быть образованным, храбрым, честным не для того, чтобы достичь чего бы то ни было (славы, богатства), а потому что ему изначально многое дано по праву рождения, потому что он дворянин104. Можно сказать, что дворянин служил, помимо прочего, образцом человека, предъявляющего к себе повышенные требования в силу особого рода сознательности – просто потому, что он такой есть и иного не дано. Советскому человеку с детства внушали примерно то же самое: уже потому, что он родился в СССР, ему многое дано, а потому приоритетной для него жизненной стратегией должно быть «жила бы страна родная, и нету других забот».

Читатель Пушкина, исходя из идеологических соображений, должен был симпатизировать скорее Емельяну Пугачеву, чем Петру Гриневу; на деле же человек чести, верный долгу перед Родиной в его понимании, Гринев оказывался не менее, а пожалуй, и более притягательным личностным образцом. Таковыми же представали и дворянские герои популярных на закате советского строя произведений В. Пикуля или, если обратиться к зарубежной литературе, мушкетеры А. Дюма. Отдельного внимания заслуживают романтизированные в духе В. Скотта рыцари, с которыми ассоциировались представления о благородных защитниках слабых и угнетенных. Последнее отлично сочеталось с образами самоотверженных борцов за дело революции и социального прогресса105, за правое дело вообще, игравших исключительную роль в советском воспитании и образовании. Тут большое внимание уделялось дворянину-революционеру, вольнодумцу, декабристу. Однако если речь и не шла о героизме, а в художественных произведениях герои-аристократы не отличались выдающимися качествами, то они все-таки обычно описывались как люди утонченные и образованные, что, по понятным причинам, было привлекательно и само по себе. В связи с этим показательно следующее воспоминание В. Бушина: «В кинотеатрах шел документальный фильм „Перед судом истории“ – там главными действующими лицами выступали Шульгин и его как бы оппонент – какой-то безликий советский историк. И вот, с одной стороны, мы видели на экране человека, у которого за плечами огромная Жизнь. С великолепным русским языком, с элегантными манерами, а с другой – эдакую серую мышь. Конечно, все зрительские симпатии были на стороне монархиста»106. Эти же симпатии к концу советского периода оказывались и на стороне определенного рода преступников с отчетливым оттенком богемности и даже «барства». Так, во многих сериях популярного сериала «Следствие ведут ЗнаТоКи» «преступники – это советские „белые воротнички“, люди интеллигентных и артистических профессий. <…> Но, как это ни странно, на уровне фильмической „текстуры“ большинством этих персонажей <…> создатели сериала едва ли не восхищаются. Упадок на советском экране оказывается на удивление обаятельным. <…> Во многих фильмах преступники – это со вкусом одетые, тонкие, умные, образованные люди, хорошо разбирающиеся в искусстве, живущие насыщенной и интересной жизнью. А противостоят им безжизненные и унылые моралисты-следователи, чьим культурным горизонтом навсегда останется скучная рыбалка»107. В очередной раз прав оказывался тот, кто был красивее108.

Представления советского гражданина и патриота о себе самом по мере эволюции советского строя претерпевали изменения, сходные с теми, какие произошли с дворянским мировоззрением. Для дворянина первой половины XIX века служба стала необязательной, но в сознании большинства она все еще оставалась таковой. При этом характерно, что идеалом стало честное служение – «служить бы рад, прислуживаться тошно», тогда как «в жизни определяющую роль в карьере служащего играли родственные связи и успешная „политика“ за карточным столом»109. Нетрудно провести параллели с мировоззрением людей эпохи зрелого советского строя, когда многие могли себе позволить уйти во внутреннюю эмиграцию или просто отказаться от общественной и партийной карьеры в пользу частной жизни и профессиональной деятельности. Доступные им вариации поведения, выстраивания карьеры и прочего во многом определялись вполне ясным осознанием личного достоинства и легитимным ослаблением морального и административного принуждения к полной самоотдаче на службе государству. Как ранее в «дворянской литературе» находились образцы самоотверженного служения, так позже в ней обнаруживались не менее привлекательные примеры личной автономии, герои, просто ведущие достойную жизнь, не ломая себя и не кривя душой. Помимо прочего, надо учитывать, что при преподавании литературы в школе (о чем отдельно – ниже) позитивные герои и авторы-дворяне несколько приукрашивались, а их неприглядные черты замалчивались.