Эпоха добродетелей. После советской морали - [20]

Исходя из сказанного, следует указать на содержание тех пластов культуры (в первую очередь литературы), в которой этика добродетели, героические ценности и буржуазная мораль, будучи так и не переваренными, ждали своего часа.

ГЛАВА III. ПОД КРЫШКОЙ СОВЕТСКОЙ МОРАЛИ

СОВЕТСКОЕ ВОСПИТАНИЕ… ПО НЕСОВЕТСКИМ ОБРАЗЦАМ?

С этикой добродетели в первую очередь связана всякого рода литература, в которой описываются деяния героев. Вначале в советской литературе это были преимущественно герои революции и Гражданской войны. При этом показательно, каким образом героическую проблематику пытались «укротить». Так, уже в 1920–1930-х годах осознавалось, что сам по себе культ героев не есть что-то принципиально-социалистическое. До некоторой степени культ этот был не слишком желателен, поскольку марксизм в его ортодоксальной историко-материалистической интерпретации не придавал роли личности в истории такого значения, которое придавала ему буржуазная, феодальная и даже утопически-социалистическая мысль. Так, Л. Субоцкий, один из ведущих деятелей Литературного объединения Красной Армии и Флота (ЛОКАФ), говорил: «Феодальная и буржуазная литература всегда имела таких героев, всегда показывала широкие собирательные типы, которые привлекали умы молодежи того времени. <…> мы всюду видим этого героя, этот широкий собирательный тип, который должен служить образцом для буржуазной молодежи, тем идеалом, которому должна следовать буржуазная молодежь». В советской же литературе, по словам Субоцкого, нет «образца героя» Гражданской войны: «У нас <в> худ<ожественной> литературе еще чрезвычайно редок образец такого героя, который бы действительно стал любимым художественным литературным образцом»96.

Советские писатели должны были всемерно подчеркивать, что «основной базой нашего героизма является правильное понимание сознания классового долга и вместе с тем преодоления страха смерти, которое ведет героя к победе, что должно быть нами показано как естественное воплощение в жизнь правильно понятого классового долга»97. Поэтому, в частности, герой Гражданской войны должен быть собирательным типом героя; не следовало отрывать героя от массы, но при этом и масса не должна быть только фоном для его деяний; надо было показывать, что героями движет классовый долг, и сам герой должен быть классово близким, не «попутчиком» и т. д.98

Показательно, таким образом, что герой и героическое, чтобы быть полностью подходящими для советской пропаганды, обставлялись рядом условий: они должны были в первую очередь быть проводниками универсальных, обусловленных коммунистической идеологией ценностей и лишь во вторую и третью, и то не без споров о целесообразности, обладать какими-то человеческими чертами. В сущности, от героя требовалось, чтобы он не выглядел слишком уж героическим в привычном для классовых обществ понимании, чтобы пример его был достаточно вдохновляющим, но при этом герой не слишком бы возвышался над массой, а последняя не выглядела бы безликой толпой. Еще один пример попытки совместить трудно совместимые требования к социалистическому герою (и автору) мы встречаем у А. Богданова. Согласно ему, центральной фигурой художественного произведения должна была стать не личность, а коллектив – сначала классовый, а затем и общечеловеческий в борьбе с природой. Сам же автор, с одной стороны, описывался лишь как организатор «данного материала, а через то, в известной мере, и самой коллективности», что, по Богданову, схоже с «ролью сборщика машинных частей в механическом производстве». В то же время такое отрицание личностного вклада требовалось примирить с представлениями о том, что «только в социалистическом строе возможен полный расцвет духа и выявление личности»99. Планка поднималась еще выше, когда деятели вроде Горького провозглашали, что новая литература призвана «освобождать мышление ребенка от предуказанных прошлым его дедов и отцов технических навыков мысли, от ее заблуждений, в основе коих заложен многовековой опыт консервативного быта, построенного на классовой борьбе и на стремлении единиц к самозащите, к утверждению индивидуализма и национализма как „вечных“ форм и законов социального бытия»100. Надо ли говорить, что все это были нетривиальные и крайне трудновыполнимые задачи101 и что герои советской литературы все равно во многих отношениях создавались по привычным канонам, выделявшим героя из массы обычных людей?

Как бы ни обстояли дела с героями в советской литературе, воспитание и образование не могло основываться на личностных образцах, рисуемых только ею. Страна победившего социализма не могла ограничиться воспитанием своих граждан исключительно на примере героев-пролетариев. Причина была банальна: мировая и отечественная культура практически не имела в своем арсенале привлекательных, достаточно целостных образцов гармонично развитой личности – выходца из угнетенных классов. Зато эти образцы были в достатке у классов господствующих, которые исторически ранее обрели досуг для личного самосовершенствования – аристократии и буржуазии.

При том, что со второй половины XIX века русская литература была весьма критично настроена к дворянам, все чаще описывая их как упадочный, паразитический класс, у дворянства, как и вообще у аристократии, по крайней мере в прошлом, были уже устоявшиеся образцы гармонично развитого человека, личности, патриота своей родины. Им подражала в свое время буржуазия в Европе, им же стремился подражать во многом и советский человек. Облик идеального дворянина не противоречил идеалу советского гражданина, патриота. «К идеалу воспитанного дворянина XVIII века относились такие определения: „благородство“, „служение“, „честь“. Благородство и честь понимались как личные свойства человека, основа, благодаря которой человек зарабатывает себе репутацию. Служение понимается как любовь к Отчизне, долг, готовность к самопожертвованию»