Эпидемия безбрачия среди русских крестьянок. Спасовки в XVIII–XIX веках - [107]

Четыре из пяти беднейших остаточных дворов, возможно, не были старообрядческими-беспоповскими (сведения из раздробленных дворов по определению разрозненные, но подворные списки 1814 и 1834 гг. дают основания полагать, что действительно не были). Три двора вообще не имели доходов — Андрей Федотов, 15 лет, и его мать Дарья, 60 лет; братья Семен и Иван Лапшины, 17 и 9 лет; одинокая Наталия Пешанова, 32 лет, муж которой числился в бегах, — и старых дев в них не было. Двор Авдотьи Лапшиной — ее муж сбежал, но у нее было два сына, 17 и 19 лет, и двое младших детей — зарабатывал, судя по описанию дворового хозяйства, 100 рублей хлебопашеством и работой в качестве мелкого служащего имения — последнее явно касалось не Авдотьи, а ее сбежавшего мужа. То есть двор потерял часть прежнего дохода. Только неимущий двор Михаила Оcерина, 61 года, его невестки — старой девы Анны Егоровой, 55 лет, и его незамужней дочери, 37 лет, был, вероятно, спасовским: они не занимались сельским хозяйством и Оcерин зарабатывал всего 35 рублей в год, работая сторожем в вотчинной конторе. Оcеринский двор и три двора без всякого дохода могли выживать только за счет подаяний, но они, надо полагать, все-таки жили в своих избах.

Эти десять дворов представляют собой очевидный парадокс. В селе Стексово четыре из десяти остаточных дворов в 1845 г. содержали старых дев; они составляли почти пятую часть от 21 стексовского двора с незамужними женщинами 25 лет и старше. Шесть убогих дворов без взрослых незамужних женщин (их там не было также и в 1834 г.) составляли всего лишь 12,5 % от 48 дворов в этой группе. В свете анализа демографической участи баковских дворов неудивительно, что присутствие незамужних женщин почти удваивало для стексовского двора вероятность демографического увечья. Между тем среди этих десяти дворов три из четырех, содержавших никогда не бывших замужем взрослых женщин, здравствовали, в то время как пять из шести без старых дев впали в крайнюю нищету или нуждались: в остаточных дворах старые девы соотносились с достатком, а не с бедностью.

И это не было нечаянным подарком судьбы, однажды выпавшим около 1845 г. В период между 1834 и 1845 гг. процент выживаемости дворов, имевших и не имевших у себя старых дев, был почти одинаков: 49 из 56 дворов без старых дев в 1834 г. (87,5 %) уцелели по 1845 г. включительно, как и 20 из 22 со старыми девами (91 %)[644]. Ревизия 1834 г. не дает сведений о ресурсах или доходах дворов, но экономическая информация в подворной описи 1845 г. в такой же степени отражает недавнюю хозяйственную историю дворов, как и результаты труда одного года. В 1845 г. из 21 двора Стексово с незамужними женщинами 25 лет и старше 14 (67 %) зарабатывали 450 или более рублей. Среди остальных 48 дворов лишь 23 (48 %) зарабатывали не менее 450 рублей. То есть не только среди остаточных дворов наблюдается соответствие между старыми девами и благополучием, но такой расклад был в Стексово в целом. Связь между стародевичеством и благосостоянием могла (это только гипотеза) быть основана на общинной солидарности спасовцев.

В период между 1814 и 1816 гг. (годы вотчинной подворной описи и податной ревизии) и 1834 г. дворы в с. Стексово с незамужними взрослыми женщинами показывали лучшую выживаемость, чем без них. За эти 20 лет 13 из 91 двора Стексово не стало. По данным от 1814 г., ни один из этих 13 не был обременен незамужними взрослыми женщинами (25 лет и старше). Все 18 дворов с незамужними взрослыми женщинами, которым в 1814–1816 гг. было как минимум 25 лет, сохранились до 1834 г., в то время как 13 из 78 дворов без незамужних взрослых женщин (16,7 %) исчезли. Основной причиной гибели двора было сочетание маленького размера с демографическим злополучием. Два двора — в каждом по одному взрослому мужчине — пали жертвами войны: муж и вдовец ушли в ополчение воевать с французами и не вернулись; из одного двора пропали вдова и ее три дочери, а из другого 14-летний парень пошел со временем «в примаки» в семью Писаревых. Другие четыре двора, которые в 1814 г. возглавляли вдовы, также сошли на нет. Одна из вдов вышла замуж за стексовского вдовца и взяла сына, которому в 1814 г. было 12 лет, с собой в дом нового мужа. До 1834 г. прекратили существование еще пять дворов, в 1814 г. состоявших из пожилых супружеских пар с юными дочерями[645].

Вымирание дворов было бы масштабнее, если бы они не привлекали новые силы. Четыре двора со старыми девами и два без них приняли к себе зятьев, которые к 1834 г. стали в них хозяевами, а другой двор (без старых дев) взял в приемыши мальчика, который со временем стал в нем главой. Еще один двор попытался продлить свое существование путем принятия к себе нового члена, но к 1834 г. двор был обречен: приемыш превратился в 56-летнего одинокого вдовца. Двенадцать других дворов (только один из которых, по данным на 1814–1816 гг., содержал старую деву) стали остаточными: у них не было ни способных произвести потомство пар, ни других очевидных способов продолжить свой век. Подворные описи, что интересно, оставляют впечатление, что в годы вокруг 1800 г. порядка дюжины супружеских пар либо совсем избегали, либо ограничивали деторождение. Это только впечатление, не гипотеза, что в Стексове в те годы практиковался целибатный брак. Очевидно лишь, что в 1814–1834 гг. дворы с незамужними взрослыми женщинами лучше, чем остальные, способны были предотвратить свою гибель.